Терпение дьявола - Максим Шаттам

Подходя к церкви, Лудивина задавалась вопросом, что она забыла здесь посреди ночи. Сама у себя отобрала несколько часов сна, которые были необходимы ей для восстановления сил, чтобы завтра опять взяться за расследование. Однако светящаяся витражная роза придала немного уверенности, Лудивина приподняла голову, перестав прятать подбородок в воротнике куртки, и решила обойти вокруг здания. Пресвитерия[45] представляла собой маленький серый домик сбоку от церкви, и там в окне у входа тоже горела свеча.

Лудивина наудачу постучала три раза – коротко и громко.

Не получив ответа, постучала еще раз. С тем же результатом.

В конце концов она отступила от двери, несколько разочарованная. А ты на что рассчитывала в полночь? На эксклюзивную мессу специально для тебя? На поминальную молитву по жертвам? Мир продолжал жить в собственном ритме, своими циклами, он не подчинялся ее воле и плевать хотел на ее навязчивые идеи.

Лудивина вернулась к паперти. Внутри церковь была ярко освещена, так что…

Она положила ладонь на ручку внушительной главной двери и нажала – оказалось, церковь не заперта. Лудивина переступила порог и прикрыла створку за собой.

По обеим сторонам нефа горели десятки свечей, и на мгновение Лудивине почудилось, что множество верующих собрались на ночную молитву – все они сидели на скамьях лицом к алтарю. А потом она поняла, что никто из них не шевелится. Замерли навечно в одной позе, с остановившимся взглядом. Мужчины, женщины и несколько детей, чьи макушки были чуть выше спинок скамей.

В церкви молилась сотня статуй.

Лудивина медленно ступала по центральному проходу, разглядывая эту странную паству. Скульптуры в человеческий рост, большинство раскрашенные – из гипса, из дерева, из пластика, – были рассажены и расставлены между скамьями лицом к клиросу. Они представляли собой персонажей из Библии – апостолов, римлян, волхвов; там были даже Девы Марии. И все плакали.

Они плакали кровавыми слезами, которые поблескивали в пламени свечей.

Лудивина подошла ближе к фигуре мужчины, одетого в лохмотья и держащего в руках деревянный кубок. Кубок был наполнен красной жидкостью. Слезы переливались, отражая свет, – они не были нарисованы, из-под век стекала настоящая подкрашенная вода.

– Это что за цирк? – вслух спросила Лудивина.

Она дошла до клироса – стены там были увешаны распятиями всевозможных размеров, из дерева, глины и даже фарфора… «Не меньше сотни, – прикинула Лудивина, а потом взглянула вверх – причудливое геометрическое нагромождение фигур и крестов уходило под свод церкви. – Больше. Значительно больше сотни».

Это было уже не проявление благочестия, а какой-то мономанский[46] тетрис.

Вдруг Лудивина почувствовала чье-то присутствие, в поле бокового зрения мелькнула тень, но когда она повернула голову, никого поблизости не оказалось.

– Здесь есть кто-нибудь?

Теперь она почувствовала, как на нее упало несколько капель – на куртку и на волосы. Кто-то ее обрызгал…

Снова полетели капли – холодные, и на этот раз в лицо. Мгновенно вспомнив о серной кислоте, разбрызганной в торговом центре, Лудивина отскочила в сторону, вскинув одну руку, чтобы защитить голову, а другой вытаскивая пистолет.

Брызги летели из-за колонны в паре метров от нее.

– Кто там?

На улице в тот же момент поднялся ветер, завыл, словно это и был ответ, ударил с размаху в витражи, на которых пламя свечей оживляло персонажи, расцвечивая их рубиновыми, изумрудными и лазурными огнями.

В полумраке, который робко рассеивали свечи, медленно вырисовалась тень и постепенно обрела очертания невысокого человечка с венчиком седых волос, в очках с тонкой серебристой оправой и в черном костюме с белым римским воротником-колораткой.

Священник стоял прямо перед ней, в ладонях у него была позолоченная чаша с прозрачной жидкостью. Лудивина сжимала рукоятку «зиг-зауэра», не решаясь взять на мушку служителя церкви, хоть и не была уверена в его добрых намерениях.

– Несешь ли ты на себе знак Зверя? – вопросил он.

– Кто вы такой?

Лудивина сохраняла дистанцию, готовая при малейшей угрозе вскинуть оружие и направить его на этого странного человечка, который внушал смутную тревогу. Исходя из увиденного в церкви, вполне могло оказаться, что она имеет дело с каким-нибудь иллюминатом, пробравшимся сюда в отсутствие священника.

– Я отец Ватек, посланник Духа Святого, уничтожитель теней. А кто ты и зачем явилась в обитель Господа?

Лудивина, так и не почувствовав жжения от брызг, пришла к выводу, что это все-таки вода. Святая вода. А Ватеком звали того самого священника, с которым часто общался Людовик Мерсье. Свободной рукой она достала жандармское удостоверение и раскрыла его перед собой:

– Я лейтенант Парижского отдела расследований. Занимаюсь делом об убийстве в ресторане – наверное, вы о нем уже слышали? Вы ведь были знакомы с Людовиком Мерсье?

При этих словах священник явно испытал облегчение – напряженные плечи немного расслабились, он глубоко вздохнул и сказал:

– Я вас ждал.

– С этим? – указала Лудивина на чашу у него в руках. – И весь этот декор, – кивнула она на статуи, – тоже для меня?

Священник, казалось, только тут вспомнил о чаше и, поднеся ее к губам, сделал глоток.

– О, это святая вода, – подтвердил он догадку Лудивины и вытер рот рукавом. – Я хотел убедиться, что моя гостья – та, кем кажется.

– Вы боитесь за свою безопасность, отец мой? – Напряжение немного спало, и Лудивина решила убрать оружие, однако оставалась настороже.

– Нет, моя душа бессмертна и принадлежит Господу, но у меня есть миссия – защищать вас, всех вас, от незримых и более страшных угроз, чем те, к которым вы привыкли.

– Они исходят от дьявола?

Ватек с некоторым удивлением кивнул:

– Именно так.

– И вы устроили… все это для борьбы с ним? Все эти статуи, распятия…

– Настали тяжелые времена, мадемуазель, паства Господня уже оплакивает свою эпоху, и вера наша скоро подвергнется испытанию. Перед вами символическая картина. Мои прихожане знают, что порой я уделяю слишком много внимания наглядным примерам, но мне кажется, нужно уметь подстраиваться под современный мир, потому я использую культурные коды нынешнего информационно-коммуникативного общества, то есть зрительные образы.

Сейчас, когда эффект неожиданности от появления Ватека прошел, он казался еще более маленьким и хрупким. Его манера говорить и переход на «вы» окончательно успокоили Лудивину, и она позволила себе немного расслабиться.