Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

Стало темно, и студию залил приглушенный желтый свет от ламп под потолком. На наших лицах застыло выражение сосредоточения, мы были словно в трансе. Мы пытались заглушить внутренний диалог, мысли о прошлом и будущем. По крайней мере, я. Я не понимала, что есть другой путь — что можно просто раствориться и всё отпустить. Что изгнать прошлое и будущее и просто позволить себе быть в настоящем — не одно и то же. Даже в своем желании забыть, уничтожить, заблокировать я по-прежнему пыталась контролировать то, что контролировать не в силах.

Мой ум лихорадочно искал, за что бы зацепиться. Скакал вперед и назад. Чуть раньше я забыла забрать из школы ребенка подруги, и мне позвонила раздраженная учительница. Тут же мысли перенеслись в будущее: смогу ли я на этот раз сделать чатурангу? Прыгать ли в планку или тихонько отступить сначала одной ногой, потом другой? Что если Минди захочет, чтобы мы делали скорпиона?

Как же мне хотелось, чтобы все эти мысли исчезли. Я стала двигаться более яростно.

— Расслабьте челюсть, — проинструктировала Минди. И через секунду: — Не хмурьте лоб. — И через секунду: — Не зажимайте плечи.

В конце следующей виньясы она попросила нас принять удобную сидячую позу.

— Вам не помешало бы поработать с раскрытием таза, — заявила она. — Я вижу вокруг много заблокированной энергии.

Мы выполнили несколько обычных поз: царь голубей, маричи-асана, поза ворона и лягушки. А потом перешли к эка пада ширшасане — позе «одна нога за голову», которая обычно у всех ассоциируется с йогой, что, конечно, очень забавно. Сама поза вызывает массу положительных эмоций. Ну не прикольно ли закинуть ногу за голову?

Сперва мы баюкали правую ногу, обняв ее руками и качая вперед-назад; было приятно почувствовать знакомое напряжение в бицепсах, которым в йоге уделяется не так много внимания. Потом стали тянуть правую пятку вверх, пока голова не начала наклоняться вперед, и когда это произошло, закинули правую стопу за голову.

Вот уж не думали мы, что этим всё кончится, когда пришли сегодня на виньясу! Мы переглянулись и рассмеялись. Это выглядело очень смешно!

Наша инструктор улыбалась, но не вышла из своего образа, если он у нее был.

— Пусть дыхание поможет прислушаться к ощущениям, — проговорила она, и мы глубоко задышали. А то ведь забыли. Чистая правда: когда дышишь, лучше чувствуешь. Когда буквально завязан в узел, только это и остается: дышать и прислушиваться к ощущениям. Остановиться на минутку, глотнуть воздуха и прислушаться: что вы на самом деле чувствуете?

Через некоторое время стало уже не так смешно, и всем показалось, что пора бы уже и выходить. Тогда наша преподавательница заговорила гипнотическим голосом:

— Сейчас вы можете начать испытывать неудобство. Если чувствуете, что пора выйти из позы, выходите. Но если можете остаться еще, оставайтесь. Поразмышляйте над своими ощущениями. Как вы чувствуете свое неудобство? Боль ли это или всего лишь непривычные ощущения? Вы можете остаться в позе. Смягчите плечи.

Спокойная поза. Вот чего не хватало моей практике. Неподвижности. Сейчас я сидела в неподвижной позе, и это было страшно. Я ощущала жуткий дискомфорт и ничего не могла с этим поделать. Не могла двигаться быстрее или думать о переходе к следующей позе. Передо мной не стояло задач, которые нужно выполнить: не тикали часы, отмеряя время, ребенок не плакал, не надо было готовить ужин, звонить матери, пытаться развлечь депрессивного мужа, утешить подругу, выслушать отца, убраться в школе, заправить машину, успеть в срок, угодить редакторам. Я не могла сделать ничего, чтобы решить эту проблему. В моих силах было лишь оставаться в позе. И чувствовать неудобство.

Годами йога была единственным местом, где я обращала внимания на свои чувства. Я делала позы и чувствовала их, чувствовала в тот самый момент. Делая позу голубя, я ощущала правое бедро, слышала, как оно говорит мне: иногда неплохо бы носить детей и на левой руке. Эти позы снабжали меня реальной информацией. Мой ум пытался ускользнуть в очередное «должна» и «надо», но позы возвращали его к реальности и заставляли оставаться в настоящем. Не каждый раз, но достаточно часто.

А потом я занялась виньясой. Потому что все крутые девчонки занимались виньясой. И там были мантры. А мне казалось, что в йоге нужно продвигаться вперед, совершенствоваться, улучшаться. Но, отдав себя виньясе, я потеряла то, что в первую очередь помогло мне в йоге: ощущение остановки времени, возможность прислушаться к своим истинным чувствам. Фрэн пыталась научить меня этому, но в попытке стать «лучшей» йогиней я бросила ее.

Я пыталась дышать. В правом бедре возникло ощущение тепла. Я почувствовала кое-что еще и узнала это чувство, как корабль на горизонте: облегчение. Я наконец осознала свой дискомфорт, поняла, как неудобно мне жить в этом мире. Неудобство, тревога, страх — все они сидели там, внутри, всё это время, а я избегала их, гнала их прочь, двигалась быстрее, чтобы они не успели себя проявить.

Так я и сидела, закинув ногу за голову, как идиотка. Ну кто так делает, в самом деле?

И сидя так, я поняла: я очень, очень несчастна. Мы с Брюсом несчастливы вместе. У Брюса жестокая депрессия, а наша семья, хоть и творческая, и прекрасная, и даже веселая иногда, живет под знаком его черной тоски. Я не позволяла себе признать это, не хотела признать. Потому что если бы я признала, то что? Что дальше? Да, я умела быть веселой, оптимистично смотреть на вещи и решительно игнорировать реальность. (И Брюс тоже участвовал в этом тайном сговоре.) Но одного я не знала: как быть, если у тебя самый высокий и самый депрессивный муж в мире? С этим я не знала, как справиться. Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о том, что происходит в нашем доме, я сама не желала об этом знать.

— Опустите ногу.

Я опустила ногу, встряхнула ее и помассировала. Пора делать позу на другую сторону. И какие ужасные новости эта сторона для меня приготовила?

Я дочитала сказку детям и сидела в гостиной с книгой; Брюс смотрел кино в комнате с телевизором, которую мы начали называть «комнатой с телевизором». Был ли то белый флаг поражения? Или освежающая доза реализма? На крыльце горел фонарь, освещая двор. В лучах желтого света закружились крупные снежинки. Снег в Сиэтле был редчайшим явлением. Сиэтл — город, задыхающийся под плотной завесой дождя. Дождь мешал людям нормально ездить и портил настроение. Снег же был благословением — парящие снежинки, окутывающие землю мантией, падающие везде, не оставляющие без внимания ни клочка земли. Снег был щедрым.

Вот мой секрет: детям я ничего про снег не сказала. Поднялась наверх, выключила свет и укачала их, пока они почти не заснули. Но ни разу не заикнулась, что за окном снег.

Если бы я сказала им про снег, Уилли тут же бросился бы вниз по лестнице, задирая коленки в полосатой пижаме, и Люси за ним — та бегала уникально, качая попой в одну сторону. Они бы выбежали на улицу в пижамах и стали бы глазеть на вечерний сад сквозь непривычный белоснежный фильтр. Уилли бы зажмурился от счастья, а Люси бы вся засияла. Брюс стал бы ругаться и принялся искать варежки. Счастье продлилось бы недолго. Потом он стал бы загонять их домой, а ведь они еще не насмотрелись; а я бы рассердилась, что он портит им такой волшебный момент, ведь все равно мы уже замерзли.