Дело «Трудовой Крестьянской партии» - Олег Борисович Мозохин

мне не было применено. Но мне был предъявлен целый ряд томов, где чуть ли не на каждой странице фигурировала моя фамилия. Меня убеждали в том, что я, как идейный вождь всего движения, должен взять на себя ответственность за контрреволюционную деятельность организации в целом и действия отдельных ее руководителей и подтвердить данные ими показания, что безусловно приведет к смягчению участи всех привлеченных по этому делу лиц. В состоянии полной безвыходности и отчаяния я согласился подтвердить показания Мазуренко, Чечеля, гр. Коссака и др. Мне предъявили целый ряд протоколов и дали прочесть выдержки из них»[358].

Далее Грушевский сказал, что, по его мнению, эти показания, возможно, даны по тем же мотивам, которыми руководствовался и он, а именно, убеждением в том, что дачей нужных следствию показаний они облегчат судьбу всех привлеченных по делу лиц.

На вопрос о том, почему в день своего приезда в Москву он подтвердил все данные им в Харькове показания, Грушевский ответил, что сделал это по инерции, находясь в подавленном состоянии, вызванном его арестом и следственным производством. У него не хватило решимости отказаться от данных им преувеличенных показаний.

Он заявил также, что при первом же допросе в Харькове дал показания о том, что встречался на Украине с целым рядом своих политических друзей, что между ними часто велись беседы на политические темы, где проявлялось резко отрицательное отношение к ряду основных моментов политики советской власти. В особенности это касалось проведения сплошной коллективизации и ликвидации кулачества, как класса, в чем усматривалась угроза существованию украинской национальной культуры.

«Грушевский далее говорил о том, что вообще никакой антисоветской агрессии ни он, ни его единомышленники не проявляли и никаких планов активной борьбы с соввластью они не строили. Еще в недавние годы он смотрел на Советский Союз, как на зарю обновляющегося мира. Но он, сохранивший еще старые народнические традиции, испугался колхозного движения и решительного социалистического наступления соввласти в деревне. Политические колебания среди «ленивых кругов украинской интеллигенции», кроме того, получили сильный толчок в результате широких репрессий против украинских националистов, имевших место в связи с процессом СВУ (Союза Освобождения Украины) в 1930 г. Победоносный ход выполнения пятилетки и урок, полученный теперь им и его друзьями, окончательно убедили его в необходимости решительно изменить свои политические позиции и стать на путь поддержки соввласти в деле осуществления грандиозных планов социалистического строительства»[359].

В разговоре с Аграновым Грушевский сказал, что через пять дней планирует принести проекты писем к украинским деятелям, находящимся в эмиграции, и некоторым чехословацким ученым.

Он также рассказал, что посетил Ф.М. Конара (члена ВКП(б), которого знал еще по Львову, в дореволюционные годы. Об этой встрече 13 апреля Конар сам доложил Агранову по телефону, он рассказал, что Грушевский считает, что в его деле есть преувеличения, которые, по мнению академика, возможно, объяснялись польской провокацией. Конар предложил академика приструнить, чтобы он о своем деле никому ничего лишнего не болтал.

Агранов проинформировал Сталина, что Грушевский несколько раз был на квартире у своего родственника Ломова[360] и посещал члена Коллегии Наркомзема СССР Цилько. Разъезжал по городу на машине Наркомзема[361].

Примерно в это же время (даты написания в письме нет) Грушевский написал личное письмо Сталину, которое 17 апреля 1931 г. по поручению генерального секретаря было направлено членам и кандидатам в члены Политбюро ЦК ВКП(б) и секретарям ЦК Бауману и Постышеву.

Письмо было следующего содержания:

«Генеральному секретарю компартии

тов. Сталину.

Обстоятельства моей жизни сложились так, что я издавна, в течение почти всей моей деятельности, был звеном, связующим Галицию с Украинской жизнью. Двадцать лет 1894–1914 я был профессором университета во Львове, и думаю, что мне удалось кое-что сделать в смысле эмансипации галицкой жизни от польского влияния и ориентирования ее на жизнь украинскую. Когда я в 1924 году возвратился в Советскую Украину, естественно, что моя деятельность снова стала развиваться в этом направлении. Ставя своей задачей посильное участие в развитии украинской национальной культуры в рамках советского строительства, я привлекал к участию в научных организациях и изданиях, которые вел здесь (журнал «Украина» и другие), своих старых галицких учеников и сотрудников, и всяких других культурных и научных работников Зап. Украины. Старался развивать среди них доверие и тяготение к национальной украинской работе, нараставшей на Советской Украине, – в противодействие усилиям Пилсудчиков, старавшихся внушать Украинскому обществу, что свои надежды Зап. Украинцы должны вложить на Польшу. Образовалось, благодаря этому, течение в сторону Советской Украины, заметно проявлявшее себя в литературе, в прессе, в общественной жизни Галиции – несмотря на яростную оппозицию официальной прессы, и имело все перспективы развития. Я жил надеждой, что Советский Союз освободит Западно-Украинские земли от польского владычества и объединит их в Союзе, и Западно-украинские и Белорусские земли послужат мостами в распространении советского строя в Центральной Европе и на Балканах.

Но за последнее время у меня явились большие опасения в этом отношении. Моя деятельность в указанном направлении стала встречать различные препятствия, а месяц тому назад – я в ряду других деятелей из украинцев и галичан был привлечен к ответственности за участие в контрреволюционной деятельности «Украинского Центра». Сейчас я отпущен, с условием не ездить некоторое время на Украину. Беспрекословно принимаю это ограничение – тем более, что сам уже раньше счел благоразумным выехать в продолжительную командировку в Москву, чтобы заняться исключительно личною научною работою. Но опасаюсь за общие политические последствии дела. На мой взгляд, уже процесс СВУ («Союза Освобождения Украины») – нарисованная им картина широкой организации правых украин. элементов против советского строя, и репрессии, постигшие в связи с этим украинскую интеллигенцию, самым неприятным способом усилили позиции Пилсудчиков в Зап. Украине и повлияли на тягу в сторону Польши, обозначавшуюся в разных слоях населения Галиции в конце прошлого года – образование новой правительственной партии с митрополитом Шептицким во главе, и под. Если нынешнему делу «Украинского центра» будут приданы широкие размеры, сообщена будет широкая огласка как большой и опасной организации левых, социалистических украинских элементов против советского строя, и оно повлечет за собой репрессии против украинцев и эмигрантов галичан, я боюсь, что всякое преувеличение в этом направлении даст новые, еще большие и совершенно нежелательные поводы для агитации против национальной политики Союза – поводы говорить о переменах в этой политике, неблагоприятном для украинцев курсе ее и под. Освобождение Западной Украины из-под господства польских и румынских феодалов неизбежно должно проходить в формах национального украинского движения, и требует от союза благоприятной