Игра Времен - Наталья Резанова

Такими же обычными, как рождение, были и первые годы моей жизни, разве что матери у меня не было, но ведь это случается не так редко.

Между тем отец мой, рассудив, что я достаточно разумна, а главное, памятлива и что немало было случаев, когда, за неимением сыновей, наследовала дочь «от плуга к прялке», как сказано в законе, решил передать мне свои знания, с тем, чтобы я в надлежащее время передала их своим детям. Мой отец был человек необыкновенный, я таких больше не встречала и вряд ли встречу. Достаточно сказать, что у нас в доме были книги, и столько, сколько их не было у всех правителей Тригондума, как бы они ни назывались, разве что в городском Доме Закона, где тоже были грамотные люди… для чего я высчитываю, ведь нет давно ни книг тех, ни домов… Еще мой отец свободно говорил на пяти языках, при том, что он никогда не покидал города. Так что к тому времени, когда он приступил к обучению, я была не только грамотна, но понимала уже начатки свободных наук. Само обучение шло неспешно и заняло три года, и о нем я не скажу ничего. Затем произошло событие, которое многое изменило в моей жизни. Впрочем, не только мне остался памятен день, когда обрушился старый каменный мост через Триг. По мосту проходил эскорт епископа, а за ним – обозные телеги, а внизу и вокруг толпился народ, так что пострадали многие, и убитых было больше, чем раненых. Я в тот день шла на рынок и, чтобы спрямить дорогу, как всегда, проходила под мостом и оказалась в самой гуще обломков и мертвых тел, а подробнее я не могу описать, потому что тогда в первый и единственный раз в жизни лишилась сознания. Скажу только, что, когда меня нашли, изранена и искалечена я была так, что все городские лекари отказались меня врачевать, сказав, что к жизни меня вернуть невозможно. Но отец не смирился. Жила тогда у городских ворот старуха Нехасса, лечившая травами и заговорами и разными прочими способами, которые известны знахаркам. Отец привел ее. Осмотрев меня – а я уже совсем умирала, – она объявила, что берется за лечение, но меня придется долго выхаживать. Тогда отец отдал ей все деньги, какие у него были, и посулил еще, и Нехасса осталась у нас.

По прошествии некоторого времени мне стало немного лучше, и я понимала уже все, что происходит, хотя вставать по-прежнему не вставала. Нехасса же, призвав отца к моему одру, сказала нам, что я выживу наверняка и даже смогу передвигаться без посторонней помощи, но увечья, полученные мной, слишком тяжелы, и из-за них я никогда не стану такой, как все женщины, и детей у меня никогда не будет. И с этим она ничего поделать не может, и плата ей не нужна.

Слова ее удручили меня чрезвычайно. И это было не горе женщины, обреченной на бездетность, потому что тогда я была слишком молода и не сознавала, что значит бесплодие. Но отец научил меня относиться к себе как к продолжательнице, единому звену в цепи рода, и теперь все оказалось напрасно. Когда мы с отцом остались наедине, а он был огорчен меньше, чем я думала, я обратилась к нему с просьбой жениться и родить других детей, раз уж я ни на что не пригодна. Он ответил: «Во-первых, тогда в тайну стало бы посвящено больше людей, чем положено. А во-вторых, я уже стар и не хочу повторять больше того, что сделано. Все твое с тобой. Ты будешь жить и найдешь человека, который тебе унаследует – не по крови, а по достоинствам своим. Ведь дело не в родстве, а в благородстве души».

Так он сказал, и больше об этом речи не было. Нехасса продолжала приходить ко мне, так как болела я долго. Сейчас, однако, я думаю, она поступала так не только по обязанности. Похоже, я была ей нужна не меньше, чем она мне. Нехасса была женщина умная и рассуждала, вероятно, так же, как мой отец, только причины у нее были свои. Ведь у нее тоже не было родных: умерли или разбрелись по свету – все равно. Люди умирают, от этого никуда не уйти, но знания умирать не должны. Целыми днями она просиживала у моей постели и разговаривала со мной о свойствах растений и камней, о болезнях тела и души. Моя память была достаточно развита постоянными упражнениями, и я без труда запоминала ее слова.

Так проходило время, и я начала подниматься, хотя ноги еще плохо меня слушались. Отец смастерил костыли, и я училась ходить по дому и с нетерпением ждала, когда смогу вместе с Нехассой выйти за городскую стену за травами. Казалось, несчастья наши кончились. Это самое обманчивое из искушений судьбы, но тогда я этого не знала. Несчастье приходит, откуда мы его не ждем, хотя потом оказывается, что именно оттуда его и следовало ожидать. А что обычно ждет кровельщика? Отец во время работы сорвался с крыши и разбился насмерть. Он не сразу умер, за мной послали, но я еще не могла ходить быстро, и, пока я ковыляла на своих костылях, он скончался. Говорили, что перед смертью он бредил на незнакомом языке, никто не мог понять его, и его последние слова мне неизвестны. Он умер без причастия, но, поскольку он пользовался в городе большим уважением, похоронили его с соблюдением надлежащих обрядов и в церковной ограде, и я осталась одна. Была еще Нехасса, но вскоре умерла и она. К тому времени я знала столько же, сколько она, и я заняла ее место.

Я должна объяснить. В глазах людей ничего не произошло – умерла в околотке одна знахарка, появилась другая. Как везде. Только всем привычно, что знахарками становятся к старости, а молодых знахарок не бывает. Но я была бедна, и заботиться обо мне было некому – родные умерли, мужа нет. И какой у меня мог быть муж? Дело даже не в моем увечье, о нем после смерти Нехассы никто не знал. Все гораздо проще. Бедная девушка может найти мужа, если она крепкая, здоровая, или уж очень хороша собой. О моем здоровье сказано достаточно. Но дело в том, что я весьма нехороша. Не была даже до болезни, а уж после – и вовсе. То есть я не чудовище, я не горбатая и теперь даже не хромая, вид мой не вызывает отвращения, но и только. Я попросту некрасива. Достаточно сказать, что еще ни одна женщина не отнеслась ко мне плохо, а это что-нибудь да значит. Правда, некоторые из них говорили мне, что у меня красивые глаза и волосы, но, насколько я понимаю, когда хвалят волосы и глаза – это последнее дело, больше похвалить нечего. Я некрасива, и это необходимо запомнить, чтобы верно представить дальнейшие события. Итак, я заняла место Нехассы, и пришлось лечить всяческие болячки. Дела шли удачно, и скоро в городе стали поговаривать, что никто лучше меня не может вскрыть нарыв, унять колики в животе, остановить кровотечение и заговорить зубную боль. Однако ни один человек не называл меня ведьмой. В нашем городе понимали разницу между ведьмой и знахаркой. Знахарка лечит, а что делает ведьма – пусть расскажет тот, кто лучше знает это ремесло. Ко мне обращались даже священники и монахини, они ведь тоже люди и хворают. Я лечила тех, кто просил у меня помощи, без отказа – снадобьями, готовить которые меня научила Нехасса, а также умела составлять новые и лелеяла мысль описать их свойства в книге, только все откладывала. Бог даст, я еще напишу ее, эту книгу.

Но не только хвори заполняли пять с лишним лет, что я была городской знахаркой. Ко мне приходили советоваться по разным делам, что при Нехассе не было заведено.

Здесь я снова должна остановиться. Я никогда не говорю о том, чего не могу объяснить, и с радостью умолчала бы об этом вообще. Но сказать необходимо, хотя, возможно, это будет самое темное место в моих писаниях.