Ведьма княгини - Симона Вилар

Вот такие новости обрушивались на прибывавших в Киев воевод, и они давали добро на выход против древлян под предводительством той же Ольги. Женщины, чего Русь ранее не ведала. Да и чародейства столь могучего Русь еще не знала. И те же киевляне указывали гостям на тучи, темнеющие в стороне древлянских лесов, объясняя: нам-де Перун помогает, а ворожбу чужую не иначе как Малфрида поодаль удерживает. И там, где мрак над древлянским краем сгущается, еще неизвестно, что ждет витязей — слава или кончина безвременная.

Ну да слава пока была у воеводы Свенельда: только и разговоров шло, что о его победах над древлянами, над нежитью их жуткой, о том и сказы рассказывали, и песни пели на пирах. Сам же Свенельд ходил по княжеским палатам гоголем, нарядный и величавый, он же возглавлял заседания бояр и воевод в гриднице, где Ольга хоть и присутствовала, но больше отмалчивалась, доверяя своему верному воеводе. Да ведь и Малфрида ему помогает, говаривали. Теперь, правда, многие знали, что боярыня Свенельда дитя носит. Тут бы призадуматься, мол, какая от чародейки польза, если забрюхатела? Но вслух сомневаться никто и не осмеливался.

Маленькому Святославу вся эта кутерьма с приездом такого количества воинов даже нравилась. Этого четырехлетнего наследника Игоря Ольга тоже приводила в гридницу на совет, и он какое-то время мог усидеть спокойно, рассматривал грозных воевод с серьезным любопытством. Святослав уже мог различать их, знал, что от его дядьки Володислава Псковского витязи прибывают в вооружении варяжском: брони кольчатые, шлемы с наглазьями, секиры у них… Ах, как же нравились эти секиры Святославу! Еле сдерживался, чтобы не подойти да попросить показать их, выспросить, как такой секирой управляться можно. От князя Гили Смоленского тоже все больше варягов прибыло, но ведь всякому известно, что под его градом в селении Гнездово варяги имеют обычай становиться на постой да на службу наниматься. А у кого больше золота, как не у князя из торгового Смоленска, что на самом выгодном месте по пути из варяг в греки расположен. Зато витязи из племени северян вооружение имеют хазарское: у многих литые блестящие шлемы с острым верхом, выложенные пластинами на груди доспехи, от пояса почти до икр ниспадают мелкой кольчатой чешуей. Но славяне северянские от хазар не только свое снаряжение переняли, некоторые даже стригутся, как хазары, — голову бреют наголо, оставляя только один клок на макушке. Святославу это очень нравилось, он тоже хотел, чтобы и его так обрили, да боялся, что матушка заругается. Она всегда ругалась, если он вел себя не с княжеским достоинством. Вон и ныне, когда Святослав завозился на скамье, взглянула на него строго, вроде как и в лице не поменялась, а Святослав оробел. Эх, не такой она была, когда к нему в Вышгород приезжала. Да ну тот Вышгород! Там Святослав маленький был, все с мамками да няньками возился, с Малушей и ее куклами. Стыдно и вспомнить. А ныне… И Святослав привстал, забавно подбоченился в своей вышитой рубашонке да в полосатых штанишках. Это иные мальчишки-глуздыри его возраста еще в рубашонках до пят бегают, а он уже не дите, он уже штаны носит, как воин, как князь Руси — так ему внушают. Святослав захотел пойти туда, где сидел кудрявый веснушчатый воевода Претич из Чернигова, хотел напомнить, что тот обещался смастерить ему копье не хуже, чем у иных черниговских витязей. Но когда уже стал подниматься, ощутил, как рука его кормильца Асмунда не сильно, но властно легла на плечико, сдерживая. Вот и опять сел на свой маленький столец, ковырял носком сапожка большую медвежью шкуру, на которой стояли их с матерью троны княжеские. А сам все думал об обещании Претича: не обманет ли, не забудет про копье? Витязи в гриднице опять говорили, обсуждали дела свои. Святославу те дела казались скучными и глупыми. Они все решали, кто где на постое расположится, где им позволено охотиться, кому сколько меда и зерна выделят. Святослав начинал зевать, хотелось вздремнуть, прислонясь кудрявой головенкой к обитому бархатом подлокотнику. Все равно о походе они тут не говорят, все бы им пожрать, как вечно голодным дворовым…

Но тут вдруг неожиданно из-за трона Ольги вперед вышла Малфрида, и разговоры в гриднице стихли.

— Не рассчитывайте на долгое кормление в щедрых землях Полянских, хоробры. Я погадала на воде и на тучах, и было мне указание: как только принесем положенную требу к праздник Перуна, как отгуляем день Велеса путевого[95], настанет наше время идти в чащи древлянские. И князь пусть с нами едет, — добавила она, повернувшись в сторону Святослава.

Маленький князь очнулся от своей дремы, захлопал глазами, потом ясно улыбнулся. Так его не оставят в Киеве? Он тоже в поход пойдет? В свой первый настоящий поход?! И тут же соскочив с лавки, Святослав кинулся к Малфриде, обнял ее колени:

— Я люблю тебя, ведьма!

Даже не заметил, как привстала и опять опустилась на место его мать.

Но тут голос подал кормилиц князя Асмунд:

— Разумное ли требуешь, Малфрида? Святослав еще дитя, а нас сечи ждут, путь наш будет опасен.

Малфрида только потрепала Святослава по кудрявой головенке:

— Князь должен возглавить поход. Это будет его первая сеча, и она будет удачна.

Когда такое говорит волховка-провидица — не поспоришь. Однако Асмунд все же осмелился:

— А если опасность? Князя нужно сохранить для Руси.

— Вот ты и сохранишь, кормилец Асмунд. Отправишься с ним к древлянам и будешь оберегать князя как зеницу ока. Ибо нечего тебе сиднем сидеть в Киеве да церкви на Подоле возводить.

Больше она ничего не говорила, ушла. Святослав потом пробрался к ней в светлицу: улизнул от сюсюкающих с ним мамок-нянек и к Малфриде побежал. С ней всегда было интересно, а сказки какие она знала страшные… до жути страшные, но интересные!

— Расскажи еще, как Свенельд со змеем-смоком на Нечистом болоте сражался!

— Да ведь сказывала уже.

— А я еще хочу!

И она рассказывала, а он, забравшись к ней на колени, слушал. И о том, как Свенельда во время охоты понес оборотень-тур, занес на Нечистое болото, а сам обернулся мышью и сгинул. А Свенельд остался ночью на Нечистом болоте, и о том узнал змей-смок подземный да пожелал убить добра молодца. Но Свенельд отбился от него и даже глаза чудище болотное лишил. И смок то оскорбление запомнил, но не смог сразу отомстить обидчику, ибо петухи уже зарю пропели, рассвет приближался, вот и пришлось змею поганому уйти в глубокие топи до поры до времени.

Святослав начинал ерзать у ведьмы на коленях, подсказывал, что она не упомянула тех чудищ болотных, какие смоку против Свенельда помогали.

— Да ты ведь и так все знаешь лучше меня, — начинала смеяться Малфрида, но Святослав упрямо требовал, чтобы она и дальше рассказывала.

— А о себе что же не скажешь? — неожиданно прозвучал голос от порога.

Там стоял Свенельд, смотрел на сидевших едва ли не в обнимку Святослава и Малфриду, но эта картина не больно умиляла его. Брови варяга были нахмурены, лицо сурово.