По ту сторону жизни - Александр Чиненков

Она отвлеклась на подошедшего к прилавку покупателя, а Кузьма незаметно выскользнул из магазина. Он тут же затерялся в толпе прохожих и отошёл на значительное расстояние и вдруг услышал за спиной тихий взволнованный голос:

— Кузьма Прохорович, это вы?

Обернувшись, он увидел продавщицу из магазина. Женщина раскраснелась и смотрела на него с беспокойством.

— Вы ошиблись, дорогая, — сказал он как мог беспечно. — Я здесь из Читы, проездом и никогда раньше не был в вашем городе.

«Дело плохо, — подумал Кузьма, шагая к выходу из базара. — Если она так уверенно узнала меня, значит, могут узнать и другие… Так что лучше поискать местечко, где можно залечь на некоторое время и всё обдумать…»

Но, несмотря на всё, в душе Кузьмы царило безудержное веселье. Несколько месяцев постоянного напряжения, проведённых в обществе Маргариты и Дмитрия, стоили ему немалых душевных сил.

Прохаживаясь по улицам, занятый своими мыслями Кузьма даже не замечал значительных перемен, происшедших в городе за время его отсутствия. Верхнеудинск изменился до неузнаваемости!

Его внимание не привлекали разъезжающие по городу маршрутные автобусы, он прошёл мимо и даже не взглянул на новенькое здание Гостинографии, он лишь на минуту остановился и бросил беглый взгляд в сторону Дома Советов. Вот только у автомобильного моста через Селенгу он задержался подольше и рассмотрел основательно. Раньше на этом месте работала паромная переправа, а теперь возвышался красавец мост, пройти мимо которого и не обратить внимания было просто невозможно.

Пока Кузьма гулял по городу, на улице стемнело и заметно похолодало. Увидев свой дом, он остановился как вкопанный. Внезапное головокружение и сердечная боль огненным обручем сдавили грудь. По глазам заструились слёзы, а наружу рвались рыдания. Казалось, время повернулось вспять, образы прошлого сменяли один другой: проносились окутанные туманом, бесцветные, едва узнаваемые. И тем отчётливее в сознание вторгался реальный мир с шорохами и шумами вокруг.

Возбуждённое состояние притупило ощущение опасности и осторожности. С оглядкой, как вор, Кузьма приблизился к дому, вошёл во двор и, тяжело дыша, привалился плечом к двери.

У крыльца внезапно появилась собачка и залаяла. На крыльцо вышел мужчина. Левой рукой он схватил Кузьму за грудки и прижал к стене, а правой замахнулся как для удара.

— Ты чего припёрся, бродяга?! — прорычал он озлобленно. — Только дёрнись у меня, сразу разрублю твою пустую башку на две половинки!

Тёмный силуэт мужчины, резкий полный угрозы голос требовал ответа. И Кузьма не нашёл ничего лучшего, как сказать:

— Да вот, мимо шёл и решил…

— Чего ты решил, чудила?! — выкрикнул мужчина. — Тебе что, проходной двор здесь почудился?

— Да нет, жил я здесь когда-то, — ответил Кузьма, выхватив из-за пояса револьвер и приставив ствол к животу опешившего мужика. — В дом веди, стервец паршивый, там и поговорим. И оставь здесь, на крыльце, свой топорик, чтобы потом пожалеть не пришлось…

Входная дверь захлопнулась за спиной, и тёплый воздух всколыхнул застоявшуюся в венах кровь.

— Ты это, на курок не нажми, браток, — голос хозяина дома выдавал бывалого сидельца, но это не смутило решительно настроенного Кузьму.

Он перевёл дыхание и огляделся. Незнакомая чужая обстановка в доме покоробила его.

— Я жил когда-то давно в этом доме, — сказал Кузьма с грустью. — А сегодня вот…

Какое-то время хозяин дома молчал. Затем его негромкий удивлённый смех коснулся слуха Кузьмы.

— Чем я рассмешил тебя? — спросил он.

— Не рассмешил, а напугал до смерти, — с улыбкой ответил мужчина. — Проходи, раз пришёл. Кстати, меня Карпом зовут, если знать хочешь…

Хозяин дома прибавил огня в керосиновой лампе и, ставя её на стол, сказал:

— Извини, браток, у нас что-то с электричеством случилось. Уже неделю перебиваемся с помощью керосинки.

— Меня это вполне устраивает, — сказал Кузьма, присаживаясь на табурет. — Ты купил этот дом или так, получил в подарок от советской власти?

Орудовавший кочергой в печи Карп обернулся и хмуро посмотрел в его сторону. Продольные морщины на лбу придали его лицу отвратительное, зловещее выражение. Глаза смотрели с недоброй холодностью.

— Знаешь, а я тебя вспомнил, — сказал он. — Ты до революции служил в Верхнеудинске судебным приставом?

На лице у Кузьмы не дрогнул ни один мускул.

— Да, служил, — не стал отпираться он.

— Потом в охране атамана Семёнова кантовался?

— И у него послужить пришлось, отбрёхиваться не стану.

— А потом ты исчез и дом свой бросил?

— Оставить было не на кого, — вздохнул Кузьма. — Родители умерли, царство им небесное, а братьев, сестёр и другой родни у меня не было.

— А мне этот дом по наследству достался, — усмехнулся Карп. — После тебя в него родители мои вселились и жили тут, пока я сидел.

— Сиделец, значит, ты, — вздохнул Кузьма. — А за что? Можешь не отвечать, если не хочешь. После Гражданской всех подряд в лагеря рассаживали — и красных, и белых. И большей частью ни за что, так ведь?

— Наверное, — пожал плечами Карп. — Я и за Семёнова воевал, и за красных пришлось тоже. А сел как «враг народа», вот как бывает. Вроде бы и за дело, вроде бы и не за что. Я советскую власть и сейчас, мягко сказать, недолюбливаю, чтоб ей пусто было! Теперь вот охотой промышляю и стараюсь больше времени в тайге проводить, чтобы не загреметь обратно в лагерь с чьей-то подачи. А сейчас мне ненадолго отлучиться надо, а когда вернусь, постараюсь исправить столь нерадушную встречу. Думаю, нам не помешает глоток-другой самогона и лёгкий ужин, как считаешь?

— А что, отказываться не буду, — кивнул Кузьма. — Скажу честно, я как волк голодный.

— Тогда наберись терпения и жди, я скоро…

В ожидании хозяина Кузьма обследовал дом и даже заглянул за печь на всякий случай. Языки пламени от лампы плясали на стенах, отбрасывая уродливые тени на предметы, находящиеся в комнате, искажая их до неузнаваемости.

— Милости прошу к столу, — незаметно появился на пороге Карп, откупоривая бутылку. — О ночлеге не ломай башку. Я постелю тебе на кровати за печкой…

* * *

Выпитый самогон развязал языки. Кузьма и Карп беседовали долго, о разном. Но, словно договорившись, не расспрашивали друг друга о прошлом, а всё больше вели речь об Улан-Удэ, сравнивая его прошлое с настоящим.

Кузьма внимательно слушал собутыльника и удивлялся тому, как расстроился и похорошел город.

«Как же так, — думал он, — я целый день ходил по Верхнеудинску, но почему-то не заметил его новоявленных прелестей?»