Музыка мертвых - Лариса Петровичева

Моро был доволен. Его это вполне устраивало. Если так пойдет и дальше, то его ненаглядная госпожа вместе с гениальной музыкой скоро снова будет принадлежать ему одному. Августа в дрожь бросило от этой мысли.

— Да, окна были, — кивнул Штольц. — Высокие окна, из которых были видны верхушки деревьев. А так… вечер, какие-то окна и фонари.

Фирмен нахмурился и пощелкал пальцами — похоже, наступал его звездный час.

— Если верхушки деревьев, то это здание в четыре этажа или в пять! — воскликнул он. — Вряд ли в столице много таких домов, где можно разместить производство артефактов? Возможно, это место на окраине, и его считают заброшенным или чем-то вроде того! Спишемся со столичными и попросим отправить туда наряд! Может, Геварру сцапают раньше, чем он нападет на доктора.

Решительно выпалив все это, Фирмен важно умолк и сложил руки на груди, но Кверен лишь покачал головой.

— Сдается мне, что там уже давно отданы другие приказы. Не думаю, что принц Патрис не подстраховался и не подумал о безопасности своего слуги.

Август не сдержал усмешки. Полковник Александр Геварра — и чей-то слуга? Он работал на принца только потому, что это было ему выгодно. И прекратил бы работу сразу же, как только завладел Энтабетом. Он ни с кем не собирался делить ту власть, которую ему дал бы Первый артефакт — жаль, что принц не понимал этого.

— Пожалуй, я поеду домой, — сказал Август. — Если я смогу убить Геварру, то вы об этом узнаете. И если нет — тоже узнаете, он этого не скроет.

Штольц и Моро отправились проводить его до дома. Снег сыпал густо-густо, и в нескольких шагах уже ничего нельзя было разглядеть. Свет фонарей казался светляками, которые запутались в непрозрачной сети, и дома были похожи на фигуры из черного картона, вырезанные для декораций кукольного театра. Город был тихим и спокойным, город потихоньку погружался в сон, и Августу вдруг подумалось, что он видит Эверфорт в последний раз. Скучный провинциальный городишко, в котором никогда ничего не происходит — и он вдруг стал для него настолько родным и важным, что в груди сделалось горячо. Когда они свернули в проулок, ведущий к дому Августа, то Штольц осторожно дотронулся до его руки.

Пальцы были холодными — такими, словно Моро не справился, и Геварра все-таки убил великого музыканта. Только теперь Август понял, что они молчали всю дорогу. Просто шли рядом через метель, не произнося ни слова.

— Постарайся выжить, — негромко сказал Штольц, и его голос внезапно дрогнул так, словно он с трудом сдерживал слезы — или желание снять кольцо Моро. — Пожалуйста, Август, постарайся выжить. Я хочу, чтобы ты вернулся.

Снова вспомнился первый день нового года, когда Август проснулся от удивительной музыки, которая словно была той тканью, из которой создается мир, и увидел Эрику за роялем — хрупкую, нежную, такую живую. Она была его сверхценностью — и она осталась ею. Какой бы артефакт Август ни хранил в себе, он никогда не отказался бы от Эрики.

Сейчас он знал, что и смерть с ухмылкой полковника Геварры не разлучит их. У смерти коротки были руки.

— Я тебя люблю, — сказал он так искренне, что почувствовал, как по телу бежит дрожь, и волоски на руках поднимаются дыбом. — Эрика, я очень тебя люблю. Ты мне веришь?

Эрика — теперь он видел ее мягкие черты, туманом проступавшие сквозь лицо Штольца, взяла его за руки, и некоторое время они стояли так, глядя друг на друга. Незримая завеса, что разделяла их, исчезла. То ли Август привык к тому, что теперь в нем Первый артефакт, то ли Эрика смирилась с тем, что утратила Энтабет.

Он вдруг почувствовал себя молодым и свободным. Он вдруг стал тем, кем всегда хотел стать.

— Верю, — ответила Эрика, не сводя с него глаз. — Август, я…

Она замолчала, не в силах ничего сказать, да слова были и не нужны. И они стояли просто так под снегопадом, чуть поодаль хмуро топтался Моро, и снежный мир был огромным и в то же время таким тесным, что трудно было дышать.

— Я буду ждать тебя, — наконец, сказала Эрика. — Я дождусь.

Эти слова звучали в его ушах, а губы горели от прощального поцелуя, когда Август вошел в подъезд. Старую лестницу тускло освещала маленькая лампа, которую оставила служанка, чтобы барин не навернулся на ступеньках, возвращаясь впотьмах. Сунув ключ в замочную скважину, Август вспомнил, что говорил безумный Виньен Льюис о Цветочнике: он ненавидит вас и считает, что вы не заслужили легкую смерть.

В ту же минуту Август рухнул куда-то вниз. На мгновение ему сделалось холодно, а потом холод сменился жаром и болью в коленях — проморгавшись, Август увидел перед собой мраморные плиты пола. Мрамор был дорогим, с золотыми прожилками — таких полов и быть не могло в его скромном приюте ссыльного.

Августу стало страшно. Одно дело мечтать о мести, и совсем другое — встать лицом к лицу со своим главным врагом.

— Так-так-так, — услышал он знакомый голос полковника Геварры. Этот голос звучал в его снах почти каждую ночь, но теперь Август не спал, и в этом крылась какая-то замогильная жуть. — Значит, доктор Вернон. Добро пожаловать, Август, рад вас видеть!

Август поднял голову и увидел Геварру. Со времени их последней встречи полковник нисколько не изменился: та же холодная ярость в глазах, тот же облик рафинированного джентльмена, за которым скрывается чудовище, тот же зверь, который жадно лакает чужую кровь.

— Отлично выглядите для мертвого, — сказал Август и сам удивился тому, с каким спокойным равнодушием прозвучал его голос. Геварра усмехнулся и протянул руку.

— Благодарю вас, доктор. Вставайте, не стесняйтесь.

Рука была теплой, крепкой и холеной. Август оперся на нее и поднялся на ноги.

* * *

— У вас все хорошо, как вижу?

Самым пугающим сейчас было то, что Геварра держался так, как и положено держаться благородному человеку, к которому пришел гость — деликатно и вежливо, без малейшего намека на грубость или злобу. Август огляделся: если заклинание выдернуло Эрику в лабораторию, то Августа принесло в библиотеку — просторную, светлую, с множеством книг по артефакторике на полках бесчисленных стеллажей. В окно действительно было видно верхушки деревьев и свет в соседних домах, но Август не узнавал эту улицу. Возможно, Фирмен был прав: какая-то столичная окраина — вот только дом Геварры не был заброшен: слишком ярко горят лампы, слишком чисто вымыты окна.

За окном шла обычная человеческая жизнь, а Август стоял рядом с безжалостным серийным убийцей. Это было жутко и неправильно. Это было похоже на страшный сон, в котором невозможно пробуждение.

— К сожалению, у вас тоже все в порядке, — парировал Август, и Геварра усмехнулся.

— Как спина? — спросил он, и за его доброжелательным взглядом внезапно оскалилось ледяное зло. — Честно говоря, я был уверен, что вы сдохнете в том госпитале от отека легких. Очень удивился, когда этого не случилось.

— Не сдох. Хотя вы старались.