Звездный Пилот - Роман Афанасьев

Павлов выдохнул. Вдохнул. Приподнял голову над полом, заскреб пальцами по железному покрытию. Чагин выпрямился, развернулся лицом к дверям. Приложил свое оружие к голове Януша, замер. Ждет, псих, когда упадут двери. Он не знает, что там, за ними, вооруженные люди. Они ворвутся, изрешетят его из настоящего оружия. Может, и Янушу достанется. А может, Чагин успеет включить этот проклятый пробойник. Паника, неразбериха, стрельба…

Николай уперся руками в пол, со стоном оттолкнулся от него. Боль тут же вспыхнула в затылке и в спине, отскочила рикошетом в ногу. Левую. Она словно отнялась. Павлов чувствовал, что она двигается, но в остальном – как протез.

Сверля взглядом спину Чагина, пилот оттолкнулся от пола, встал на четвереньки. Левый глаз почти ничего не видел, Павлов чувствовал, как сквозь бровь, прямо на глаз, течет что-то теплое и липкое. Нога не слушалась. Дышать было больно. Шею пекло, как огнем. И все же… Все же он нашел в себе силы оглянуться.

За спиной никого не было. Ученый по-прежнему валялся на полу. Далеко позади, у пульта, суетились четверо человек. А до Чагина всего пару метров. Всего.

Павлов медленно двинулся вперед, почти ползком. Собираясь с силами, он медленно втянул воздух, стараясь отрешиться от боли, терзающей его тело. Метр. Полтора. Вот, до Чагина рукой подать. Только бы не обернулся, только бы не обернулся… Нет. Смотрит на трясущиеся двери рубки, понимает, что осталось немного.

Боль пронзила левую ногу, и Николай замер на полу, перестав дышать. Два удара сердца. И хватит. Хватит. Медленно, осторожно, подтягиваем ноги под себя. Плохо слушаются. Ладно, зато с руками все в порядке. Засада. Мы невидимы и неслышимы, как хищник перед прыжком. Так.

Павлов напряг остатки сил. Он знал – сможет подняться. На это его еще хватит. Что будет потом – неясно, но он должен попытаться. Должен. Иначе все зря, вообще все, вся экспедиция, все усилия, вся жизнь… Он не может допустить, чтобы люди умирали.

Дверь рубки внезапно вздулась пузырем. Он вспух в самом центре и лопнул, взметнув клубы серой стальной пыли. В проеме мелькнул купол «танка», сквозь пыль метнулись серые тени. Чагин вскинул руку, ткнул трубкой в затылок Януша. И Павлов прыгнул.

Он оттолкнулся от пола и руками, и ногами, как лягушка. Рывком вскочил на ноги, сделал короткий шаг и вцепился обеими руками в запястье Чагина. Дернул его в сторону что было сил, отводя оружие от головы Януша.

Чагин, кажется, закричал. И кто-то еще закричал. Но Павлов не слышал этого. Его глаза застила алая пелена, а все силы он тратил на то, чтобы удержать руку с короткой трубкой. Он не видел ничего, не слышал ничего, перед глазами была только эта рука и его собственные белые пальцы, впившиеся в плоть Чагина подобно клешням кибера. Николай сжимал руку все сильнее и сильнее. Кажется, его били. По голове, по лицу, по ребрам… Боль вспыхивала и угасала – но ей было далеко до той настоящей боли, пульсировавшей в затылке пилота. Держать. Держать из последних сил, не давать врагу разжать пальцы.

В какой-то миг Павлов вдруг понял, что его отдирают от Чагина. Много рук, много людей… Кто-то кричит, чтобы оттащили… Николай с облечением разжал пальцы. Сил больше не было держать. Думал – упадет. Нет, кто-то подхватил.

Николай поднял голову, огляделся. Словно сквозь туман увидел – Чагин на полу, вокруг него ребята в синих комбезах. А его, Павлова, держат за руки – еще двое. Поддерживают, чтобы не упал. Третий заглядывает в лицо. Знакомый…

– Павлов! – встревоженный Архипов заглянул в глаза пилоту. – Коля, ты как?

Николай моргнул, пытаясь согнать с глаз розовую пленку. Мотнул головой.

– Все, – прохрипел он. – Все живы?

– Все, – подтвердил Архипов и покачал огромной головой. – Все живы. Ты молодец, Павлов. Молодец. Но такой дураааак…

Павлов криво ухмыльнулся окровавленным ртом, закрыл глаза и расслабился, повалившись навзничь на чужие крепкие руки. Откинул голову. И провалился в черное ничто.

* * *

В медицинской капсуле было удобно. Прозрачные стены чуть затенены, колпак откинут – кажется, что лежишь в лодке с высокими бортами и смотришь в небо. Только небо белое, гладкое, пластиковое. Зато тело приятно обнимает подстилка из вспененной ткани, лежишь, словно на морских волнах. На левой руке браслет, из которого тянутся в стену капсулы тончайшие прозрачные нити, по которым поступает лекарство. На правой – клеммы диагноста. На голове, словно прозрачная шапочка, – сеть нейроконтроля. Тепло, уютно, безболезненно. Лежи себе, отдыхай.

Павлов тяжело вздохнул, приподнялся на локтях, оторвал голову от мягкой вспененной подушки и взглянул в лицо Архипову.

Тот стоял рядом, у самой капсулы. Печальная гора в синем комбезе команды. Плечи опущены, голова поникла, под глазами залегли темные круги.

– Лежи, – прогудел Архипов, растирая огромной ладонью предплечье. – И лучше не шевелись.

– Належался уже, – буркнул Павлов. – Двое суток, как медведь в берлоге. Может, хватит уже, а?

– А ты поспорь с медиками, поспорь, – рявкнул Архипов. – Выпишут тебя с белой биркой. Не то что к катеру не подойдешь, даже к гражданскому флаеру не подпустят.

Павлов, злобно глянув на начальника, откинулся обратно на подушки. Да. С медиками спорить не нужно. Повреждения незначительны, планируется полное восстановление. Если не будет осложнений. Если. Для пилота с повышенной реакцией малейшее осложнение в нервной системе – профессиональная смерть.

– Планшет бы, – жалобно протянул Николай. – Хотя бы справочники почитать…

– Лежи уже, герой, – Архипов махнул здоровенной рукой. – Запасайся здоровьем. Пригодится.

– Пригодится? – оживился Павлов. – Значит, не списали?

– Нарушение приказа капитана корабля, – Архипов покачал лобастой головой. – Это, конечно, твое личное дело не украсит. Начудил ты сильно, Николай.

– Так было совещание? – жадно спросил пилот. – Ну?

– Было, – Архипов тяжело вздохнул. – Про тебя мало говорили, сам понимаешь, основная тема была другой. Но вспоминали, да. Кое-кто хотел тебя в техники перевести. А кто-то требовал медаль тебе выписать.

– В результате оставили все как есть, – догадался Павлов. – Ни то, ни другое.

– Вроде того, – буркнул Архипов. – Короче. Людей и так мало. Настроения на корабле… Неспокойно, в общем, на корабле. Ты остаешься на своем месте, ничего не меняется. В дело тебе запишут очередное нарушение. С пояснением, что твои действия спасли человеческие жизни. Это уже какое?

– Пятое, – буркнул Павлов. – Или шестое, не помню.

– Короче, нос не задирай, герой, – рассердился Архипов. – Это надо же додуматься! Чудо, что жив остался!

– Людей спас, – сухо отозвался Павлов. – Я же видел. Вы бы там… Устроили перестрелку. Как в кино, ну в самом деле!

Архипов закряхтел, провел широченной ладонью по лицу, отвел взгляд.