Разбой - Петр Воробьев

– Телекитоном? – переспросил Овсяник.

На этот раз, ему ответил всё-таки Ингви:

– Телекитон – это как фотокитон, только вместо плёнки – светочувствительные ячейки, так что картинку можно напрямик передать по асирмато. В живом времени.

Скалы слева и справа раздвинулись, на обращённых к югу склонах в снегу стали появляться прогалины.

– А морским шаманам оно почто? – раздался сзади голос Чачамокожа.

– Как зачем? – снова вклинился Самбор. – Следить за рыбой, за течениями, потом, за знаками, что подают косатки!

– О чём же может косатка в космос знак подать? – подивился оруженосец.

Над долиной простёрлось туманное море. По его поверхности даже шли медленные расплывчатые волны, а за головным яком, словно плывшим по поверхности облачного слоя, оставался расходившийся след. Ездоки нырнули в туман. В надоблачной части мира, срединного из девяти, вышло светило, и веера его направленных вниз и вправо лучей, рассеянных туманом, облекли шлемы Ингви и Самбора золотистой аурой.

– Овсяник Крукович, те на главу аки свет горний снизошёл! – воскликнул Чачамокож.

Следовало объяснить оруженосцу причину явления, но прежде долженствовало разобраться с тем, что завиднелось в клубившейся по краям прорехе, открывавшей вид в долину Санту. Там и впрямь устроили стойбище самусы. С южного края поселения, что-то горело. Обычай кочевников предостерегал от открытого огня, делая исключения только для дней зимнего и летнего солнцестояния.

– Палицу, – сказал поединщик, поднимая правую руку над плечом.

Привычно обхватив рукоять, левой рукой Овсяник опустил личину шлема, уподобившись трёхрогомордому дракону, и особым образом тряхнул головой, чтобы перед глазами опустились диоптрические очки. Всмотревшись в увеличенную магией мистерии хрустального дракона картину, поединщик перехватил палицу и вновь поднял её над плечом, рукоятью назад. Оруженосец принял оружие. Главная причина недеяния есть отсутствие причин для действия. Когда же причина появляется, действовать следует без сомнений, размышлений, и промежуточных шагов.

– Спарку.

За спиной, Чачамокож и Гамчен с маслянисто-увесистыми звуками принялись собирать сдвоенный пулемёт. Надплечья Овсяникова панциря приняли тяжесть, слева и справа по краям ограниченного личиной поля зрения обозначились надульники стволов. Поединщик повернул голову влево-вправо, ощущая дополнительное усилие в мышцах шеи и давление на ушах от наушников аналогового антиусилителя. Стволы двинулись на вертлюгах, вторя повороту Овсяникова шлема, в правом диоптре зажглось янтарное мерцание прицельного перекрестия.

– Ящики. Разрывные.

Скрипнул доспех. Синий тур не изменил хода, даром что к его ноше прибавилось ещё четыре пуда.

– Ленты.

Слаженно и почти одновременно, оруженосцы открыли крышки приёмников и затворов, вставили ленты, закрыли крышки приёмников, протянули ленты, отвели и отпустили рукояти перезаряжания. Спарка была готова к бою. Чачамокож снял с протянутой в сторону левой руки Овсяника боевую рукавицу и надел другую, со встроенным спуском над первым суставом указательного пальца. Тропа вела вниз под умеренным углом и почти прямо. Облачный слой остался вверху. В долине, самусы в меховых шапках и обогнушках[198]копьями и посохами отбивались от нападавших конников в красных плащах поверх стальной брони, вооружённых трезубцами, кривыми мечами, и приспособлениями, похожими на половинку коромысла с болтавшимся на конце ведром. Три тирмы́[199]ярко полыхали, пламена угрожали перекинуться на соседние жилища.

– Меч, полуторный.

Длинная рукоять легла в правую руку. – Волопёр, гыц!

Тур опустил голову, низко замычал, разгоняясь, и перешёл в намёт.

– Так в кого стреляем? – схоласт опять был наготове с луком.

Лишь бы не полез по дури (и не иначе, по всегдашней) вперёд. И то в помощь, что яку не обогнать синего тура.

– Самбор, Ингви, прикройте сзади! Красный плащ – враг!

– Впятером на четыре дю… – начал штурман.

Овсяник не расслышал продолжения. Дальномеры в рогах шлема зажужжали, перекрёсток прицела ожил, давая поправку на дальность. Четыре всадника скакали к стойбищу. Поединщик чуть опустил подбородок, двигая янтарный крест вниз и тем учитывая перепад высот, повёл головой, одновременно выдыхая, и нажал на спуск. Короткая очередь скосила всех четверых, не задев коней. Антиусилитель превратил раскат каждого выстрела в сдвоенный шип.

Нападение заметили и передовые верховые. Трезубцы заодно оказались ракетомётами. Несколько нападавших на стойбище развернули коней и упёрли зубья в стремена, запуская снаряды с огненными хвостами. Первая ракета взорвалась, ударившись о плоский камень саженях в полутора от Волопёрова бока. Тур наполовину мыкнул, наполовину храпнул. Пахнуло палёной шерстью. Следующая очередь спарки превратила ракетомётчика, двух его ближайших соседей, и их коней, в мясокостную хлябь, местами мёртвую и слегка дымившуюся, а кое-где дёргавшуюся, брызгавшую кровью, и вопившую. В другое время, зрелище этого страдания, достойного почётного места в терзалищах одного из нижних миров, заслуживало бы сочувственного размышления и помощи в избавлении от мук.

Ещё одна ракета ударила прямо в разнесённую броню над правым плечом Волопёра, ненадолго ослепив Овсяника вспышкой. Прямое попадание принесло меньше вреда, чем близкий промах. Пока зрение возвращалось к поединщику, синий тур успел поднять на рога лошадь, выкидывая ездока – у этого плащ был расшит блеснувшим в полёте багровым золотом – из седла. Вторая ракета в то же место, где во внешнем слое доспеха теперь зияла дыра с кулак… Думой дырку не заткнёшь. Третья ракета шмякнулась прямо перед Овсяником. Не размышляя, почему она не взорвалась, он схватил её левой рукой и бросил под ноги коня, скакавшего наперерез. На этот раз, взрыватель сработал.

Справа приближались семеро пеших. Трое крутили над головами палками с дымившимися вёдрами. Поворот шлема, очередь подлиннее, и выяснилось, что в вёдрах была какая-то зажигательная смесь – жар от поднявшегося огненного клуба был ощутим даже сквозь оптику шлема. Одному неприятелю разнесло в куски голову. На двоих из семерых, доспехи оказались настолько качественными, что защитили даже от разрывных пуль, вследствие чего, носителям отменной брони пришлось сгореть заживо. Хоть не тьму лет на медленном огне, и то.

Намёт синего тура вынес Овсяника к охваченным огнём войлочным жилищам кочевников. Из-за только начавшей заниматься тирмы, под защитой дюжины всадников с изогнутыми мечами выехала боевая колесница с пиросифоном[200]. Опознать цель, совместить с её очертаниями перекрестье, внести поправку на движение, нажать на спуск – эти шаги перестали существовать для поединщика по отдельности, слившись воедино: действие без предвосхищения, правильный ответ без догадки.