Крутая тусовка - Валери Домен

Но Кристоф уже забыл об этом ее неудачном движении: он увидел Викторию Сан Гильермо, которая появилась в зале, покачивая бедрами, под шепот присутствующих. Бывшая певица, француженка, уехавшая за океан в погоне за славой и нашедшая ее. Следует признать, вопреки всем ожиданиям. Интерес, который она вызывала тогда, как говорили, отнюдь не был связан с ее голосом. Любимая пациентка косметических хирургов, она сделала впечатляющее количество косметических операций. Ее лицо ничем не напоминало то, что было у нее раньше, но благодаря скальпелю и коллагену средства массовой информации постоянно представляли ее самой модной и гламурной женщиной планеты. Но Софи Ракен, которая тоже не спускала глаз с этой женщины, больше всего заинтриговало умение Виктории жить так, словно она постоянно принимала участие в фотосессии: губы, застывшие в кокетливой улыбке, одна рука на боку, в другой — сумочка от известного кутюрье. Бедра ее покачивались в соблазнительном и тщательно отработанном ритме. Огромные темные очки скрывали миндалевидные глаза: для того, чтобы Виктория Сан Гильермо согласилась их снять, она непременно должна была почувствовать себя в своей тарелке. Так ли она себя чувствовала в данный момент? Что в ней было наиболее впечатляющим: международная икона стиля или провинциальная наивность? Быть женой всемирно известного игрока было мало для того, чтобы завоевать место среди прекрасного мира знаменитостей. Именно поэтому мисс Сан Гильермо поставила на чрезмерность и эксцентричность, чтобы покинуть мир простых смертных. И пресса на это клюнула.

Конечно же, наша ведущая теленовостей предпочла бы помериться силами с этой безумной модницей, а не разговаривать с Миллером. Поскольку, будучи профессиональной журналисткой, она представляла себя в некотором роде львицей посреди стаи гиен. Короче говоря, великая Софи Ракен чувствовала себя не на своем месте. Она безуспешно пыталась уклониться от всех этих пустых разговоров, но не видела вокруг себя никого, кто заслуживал бы чести составить ей компанию. Самым худшим был продюсер Миллера Эрве Ролле, пускавший слюни, глядя на нее.

Он привнес во Францию проект реалити-шоу и очень этим гордился. Стоило Софи только подумать о нем, как на ее лице возникала гримаса, и она почти радовалась тому, что рядом находился безмозглый телеведущий. Ни за что на свете она не согласилась бы разговаривать с человеком, который похабно все глотает вместо того, чтобы есть с наслаждением. Она была из тех женщин, которые, познав однажды всю нищету мира, не может есть без вилки или сесть на пол в костюме. Кому-то она казалась закомплексованной, некоторые называли ее «неудовлетворенной в любви», хотя сами не отличались мужской силой. В сексе у Софи Ракен были свои маленькие секреты.

Самый известный продюсер телевидения пожирал одну за другой нежные порции тресковой печени с красной икрой. Он обсыпал крошками картофеля своего собеседника, который безуспешно пытался ретироваться. Эрве Ролле был из тех отвратительных существ, у которых имеется ужасная привычка во время разговора приближать лицо к лицу собеседника. На галстуке его блестело жирное пятно, шнурок на ботинке фирмы «Винстон» развязался, над ухом торчал клок волос, из ноздрей вылезали длинные волоски. Но ему было совершенно наплевать на свой внешний вид. Эрве Ролле имел миллионы благодаря глупостям, которые он поставлял для телевидения. Он гордился тем, что был всего лишь опущенным человеком, потому что, элегантным он был или же нет, в постели у него бывали самые красивые девицы ночи. Он совсем не стеснялся того, кто стоял напротив, тенденциозного рекламщика, которому многие видные политические деятели доверили свой бюджет на рекламу.

Тот взял себе псевдоним, чтобы его визитная карточка выглядела солиднее. И превратился таким образом из Марка Домингеза в Марко Геза. Он был уверен, что это все меняет: он днями и ночами работал под этим псевдонимом и был горд тем, что придумал себе имя, бывшее одновременно простым, коротким и звучным. С Ролле они готовили важную рекламную кампанию, и именно это они обсуждали, когда услышали за своей спиной голос дивы пения, сильный, хотя и слегка суховатый, но обладавший впечатляющей силой звука. Во всем мире не было человека, который бы не знал этот голос.

Клара Лансон была одной из редких франкоязычных певиц — родилась она в Женеве, выросла в Монреале, — кому удалось завоевать сердца стольких различных людей. Двое ее телохранителей остались в холле. Звезда не захотела, чтобы они проходили через турникеты, которые вели в салон: здесь она чувствовала себя в полной безопасности. Клара направилась к Марку Террьену, заместителю Серра, раскрыв объятия. Он также раскинул руки, но не посмел приложиться щекой к ее щеке, и поэтому они обменялись громкими воздушными поцелуями. Террьен, большой поклонник дивы, был горд тем, что ему удалось добиться ее присутствия на этом приеме.

В своем темном костюме он казался огромным. Над его телом возвышалась голова с таким изможденным лицом, что казалось, что она готова была отделиться от позвоночника и упасть на пол. Эта тряпичная кукла у многих вызывала удивление, но все его уважали. И было за что: Террьен был главным распорядителем программ телепередач. Он вводил и перемещал передачи, возносил и свергал телеведущих. Филиппу Серра следовало бы поунять его грубые методы работы, но, поскольку аудитория телезрителей не протестовала, он не видел в этом поведении ничего страшного.

Немногочисленная толпа стала потихоньку перемещаться в сторону великой певицы с международным признанием. Она, несомненно, была главным лицом приема и произносила «а!» и «о!», когда ей представляли кого-то из гостей. Красавица чувствовала себя на седьмом небе, хотя и давно уже привыкла к такому почитанию. Кстати, привыкла она к этому настолько, что не поняла бы, если бы ей не оказали уважения. Больше всего на свете она боялась того, что к ней могут проявить безразличие. Каждому она отвечала с улыбкой, жестикулируя своими маленькими руками, как какая-нибудь итальянка из траттории. Рядом с ней, как нанятая землеройка, держалась ее личная секретарша. Если бы звезда пожелала нанять самую невидную помощницу, лучшего выбора она сделать не смогла бы.

Мари Сегара, женщина среднего роста с карими глазами под пышной челкой, со светлыми волосами, скрепленными серебряной заколкой, в платье с мотивами Кашмира, купленном в VPC, в удобных туфлях без каблуков и с кожаной коричневой папкой в руках, внимательно наблюдала за проявлениями почтения к своей хозяйке. По дороге к этому претенциозному зданию она приготовила ей в лимузине большой бокал сухого белого мартини. Клара могла бы подождать до коктейля и выпить там свой первый фужер, но у нее выработалось полное отвращение к шампанскому, подававшемуся на светских ужинах, и теперь она лишь пригубляла его. Поэтому многие сделали вывод, что она мало пила. На самом же деле шампанское просто не было ее любимым напитком. Клара питала слабость — все более явную — к мартини и к порто.

За те десять лет, что она работала у нее, Мари прекрасно ее изучила: она могла предугадывать ее страхи, ее желания даже до того, как та их выражала. Она так хорошо знала ее слабости, что не единожды ей удавалось исправлять промахи, которые могли бы выставить на посмешище одну из самых замечательных звезд своего времени. В настоящий момент она предоставила ей возможность выражать свою радость по поводу того, что та была окружена вниманием, и следила только за тем, чтобы она не запуталась в шлейфе своего платья цвета морской воды.