Невский проспект - Дмитрий Вересов

Этот монолог произносился про себя, в то время как Акентьев внимал речам соседки. Никольченко, верно оценив обстановку, повернулся к маршалу Орлову и завел разговор на какую-то политиче-скую тему. Иногда Переплет ловил на себе его взгляд и кивал, соглашаясь со всем, что было сказано и будет сказано потом.

Он уже ввел в курс свою новую знакомую во все, что касалось его собственной карьеры.

– Я уверена, – сказала она вдруг необыкновенно серьезно, – у вас большое политическое будущее, Александр Владимирович. Покажите мне вашу ладонь!

Переплет, не ожидавший подобного поворота, несколько опешил. Но руку все-таки протянул, сдвинув назад манжет, чтобы ей было удобнее. Пальцы у Инны были прохладными и холеными. Акентьев неловко огляделся.

– Инночка, а вы мне потом погадаете? – поинтересовался Раков, заглядывая ему через плечо.

– Это не имеет ничего общего с гаданием, – возразила та. – Неисследованные возможности организма, наука сейчас этим вплотную занимается, только тайно, чтоб не будоражить общественность!

Переплет посмотрел на «стратега» со значением. Раков изобразил на лице полное непонимание и даже скуку. «Ну и черт с тобой», – подумал Переплет.

А ее перламутровый ноготь уже чертил что-то на его ладони. «Линия жизни, линия судьбы…» Переплет ей не верил, думал об Альбине. Недаром судьба снова свела их вместе. Теперь все зависит от него. Все в его руках…

– У вас сильные покровители, Александр, и их много, – продолжала бормотать Инна. – С такими покровителями, – она взглянула ему в глаза, – вы достигнете всего, чего только можете пожелать…

– Покуда травка подрастет …пословица слегка заплесневела… – пробормотал Переплет в ответ.

– Что заплесневело? – поинтересовался Раков.

– Кстати, о плесени! – поднял палец один из присутствующих, перехватывая нить разговора. – Недавно мы получили очень интересную статистику насчет плесневых грибков…

– Я вас умоляю, Григорий Александрович, не за едой же! – взмахнул руками Никольченко.

– А почему нет?! – не унимался тот. – Я же, простите, не о фекалиях говорю! Плесень, она вот и на сыре бывает, – в подтверждение своих слов он ткнул пальцем в середину стола, указывая на этот самый сыр. – Так вот, больше половины недавно обследованных подвалов в Ленинграде поражены плесневыми грибками! И это очень странно – аналогичная проверка проводилась два года тому назад, и тогда результаты были куда лучше…

– Я прекрасно помню, как год тому назад у вас в Питере проводили проверку готовности бомбоубежищ! – вмешался сидевший напротив офицер из оборонки. – Большая часть их затоплена водой. Страшно подумать, что будет, если придется их использовать по назначению.

Акентьеву тут же на ум пришла какая-то чаплиновская короткометражка, где солдат, спускаясь в затопленный дождем блиндаж, устраивается спать прямо в воде. Он улыбнулся.

– И ничего смешного здесь нет, товарищ Акентьев! – набычился офицер. Акентьев никогда не служил и не мог определить по количеству звездочек его чина. – Реалии современного мира таковы, что война может начаться буквально в любой момент! Мы все ходим по лезвию ножа!…

Его фамилия была Окопович. Переплет подумал, что бог шельму метит. Окопович был бы, пожалуй, более подходящим зятем для Орлова. Он написал несколько статей для «Военного обозрения». Акентьев едва удержался, чтобы не попросить статьи с автографом, но офицер был определенно лишен чувства юмора и мог обидеться. А то еще и вправду преподнес бы эти статьи ему как маршальскому зятю.

– Вы полагаете, что они на это способны? – спросил Переплет.

– Есть силы, которым это выгодно! – сказал Никольченко, вклиниваясь в беседу.

– Злобные силы нас злобно гнетут… – вставила Инна и улыбнулась Акентьеву.

– Темные силы, – поправил тот с серьезным видом.

– Вам это кажется смешным? – осведомился Окопович.

– Значит, к войне мы не готовы? – поспешил вмешаться Орлов, чтобы разрядить обстановку.

– А с кем мы собираемся воевать? – поинтересовался Раков.

– С американцами, разумеется. Я так понимаю, что расклад предельно ясен: либо мы их, либо они нас – вот увидите, именно этим все и кончится. Третьего не дано. Двум медведям в одной берлоге не ужиться.

– Вы забываете про Китай! – поднял палец Никольченко. – Знаете, мы ведь в семидесятые были уверены, что войны с ним не избежать.

«Кто здесь может оказаться полезен? – думал Переплет. – Окопович, Инна с ее гаданием по руке или Никольченко?» Он выбрался из-за стола с извинениями и пошел длинным коридором в сторону уборной. Одна из дверей в коридоре была приот-крыта. Переплет заглянул в комнату. При свете настольной зеленой лампы бабушка и внучка рассматривали какую-то шикарную куклу. Голос Марьи Григорьевны и так казался Акентьеву каким-то «птичьим», теперь же она действительно щебетала, время от времени целуя Ксюшу в темный затылок. Девочка недовольно вертела головой. Переплет заметил, что в гостях у маршала Ксения орет гораздо меньше – в квартире Орловых он вообще не слышал ни разу ее голоса. То ли обстановка чужая действовала на нее умиротворяюще, то ли отсутствие матери.

Возвращаться к гостям не хотелось. «Сами придут и дадут», – подумал он. Он прошел на кухню и сел в кресло у окна: всегда можно сослаться на головную боль. Притворяться, как в детстве, унизительно, но бывают вещи и похуже. Пусть ищут. Сами! Переплет закрыл устало глаза, прислушиваясь к эху голосов, звучавших, казалось, где-то далеко, далеко, на другом конце земли. Они понемногу замирали, уступая место мыслям, а мысли – снам. «Это мой мир, – подумал он. – И в начале должно было быть слово».

– Аль… – первая часть имени настойчиво повторялась над его ухом, звучала по-арабски. Мозг назойливо подбирал к ней вторую половинку из знакомого – Альтаир, Аль-Хазред… И отбрасывал. Тени великих ученых, звездочетов и безумцев, россыпи звезд. Потом прицепился какой-то «альбинос». Он выглядел как белый кролик, и это тоже было не то, что он искал, но альбинос помог ему добраться до нужного слова.

Альбина! Восток разочаровано отступил. Исчезли пустыня, звезды и караваны унылых верблюдов. Костры и белый мрамор дворцов. Кролик тоже исчез.

Альбина. Она не откликнулась на имя. Вместо нее явились тени, и одна из них – коварная и зеленоглазая – притворилась Альбиной. «Суккуб, – вспомнил Акентьев, – дитя Лилит». И позволил видению обмануть его. «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Какая разница, в конце концов! Разве само существование не есть один сплошной обман? Мара! Он почувствовал нежное прикосновение к своей руке и затаил дыхание, испугавшись не видения, а того, что оно может исчезнуть.

«Пусть будет так», – подумал он.

Накануне Иволгин видел сон. Будто подбежала к нему на улице рыжая собака с облезлым боком. Собака – это к другу. Вадим, впрочем, не придал сну никакого значения – мало ли кто там в снах бегает. Вспомнил только вечером, уже после того, как в квартире раздался телефонный звонок.