Наживка для крокодила - Вячеслав Денисов

– Я слишком долго тебя ждала…

Это были последние слова, которые я слышал из ее уст. А все, что осталось в моей зрительной памяти, – заиндевевшее стекло, сквозь которые смотрели на меня ее прекрасные глаза, полные слез. И я видел в них свое отражение, двигаясь по перрону до тех пор, пока поезд не обогнал мои шаги…

Восстанавливая в памяти тот день, я вспоминаю слова Ивана: «Они не посмеют ее удерживать…» Он не пытался меня успокоить. Это был вывод. Что происходило в его голове? Над чем работал мозг молодого и неопытного парня? И почти сразу, проводив Настю, он отправил в банк, снял копии со списков и перепрятал их! Он предусмотрел все. И оказался прав. Он давно сумел вычислить и предсказать дальнейшее развитие событий! Молодой мент достиг того, до чего не смог своим умом дойти я. «Браво, Ваня», – похвалил я его мысленно, глядя, как он разбирал списки Тена-Юнга. Вслух я тебе бы этого не сказал, потому что у меня уже был один маленький печальный опыт. Этот «опыт» сейчас занимает кресло, точнее, офисный стул в кабинете заместителя начальника отдела. Я тогда, несколько лет назад, тоже восхищался сообразительностью молодого стажера. И разбрасывал похвалы, как сеятель – пшеницу. Результат моих чрезмерных поощрений – перед глазами: глинистый цвет лица, синие мешки под красноватыми очами, напряженная походка. Максим Александрович Обрезанов выглядел старше меня лет на пять, хотя на семь младше. Слишком поздно пришло прозрение.

– Вот, смотрите… – Верховцев, тоже разбирая бумаги, перегнулся через стол. Из его рта, словно сигара, торчала перемотанная изолентой милицейская ручка. За отсутствием в моем кабинете иных канцелярских принадлежностей, помимо моего пера и собственного Ваниного «Паркера», Диме пришлось оторвать ручку от набора со шнуром, который был намертво закреплен на столешнице. Надпись на наборе гласила: «Для явок с повинной». За этот прибор меня уже трижды казнили проверяющие из ГУВД. Приезжая, они также не понимали предназначения песочных часов, стоящих рядом. Глядя в их глаза, я готов был поклясться, что они постоянно задают себе один и тот же вопрос: «Зачем оперу держать на столе песочные часы да еще в комплекте с таким омерзительным, дискредитирующим милицию прибором?» Почти все проверяющие знают вес пистолета Макарова и начальную скорость полета пули, но не умеют из него стрелять. Могут наизусть пересказать «Закон об оперативно-розыскной деятельности», но не имеют представления, как его применить на практике. Вот и мучаются над моими часами, бедолаги…

– Автомобиль «Паджеро». Как я понимаю, пригнан из Испании. – Верховцев протянул ксерокопии паспорта машины и таможенной декларации.

– «Паджеро» не может быть в принципе пригнан из Испании, – заявил Иван, даже не поворачивая головы.

– Это почему?! – возмутился оскорбленный опер, который только что своими глазами прочитал, что джип прибыл именно из Испании.

– Потому что в испаноязычных странах слово «паджеро» означает «педераст». Этому продавцу в Испании местные «мачо» такую «залепуху» бы сделали, что ему было бы не до торгов. В Испании на «Паджеро» не ездят и ими не торгуют.

Верховцев снова вчитался:

– Черт, Италия…

Вьюн спал на сдвинутых стульях. Он любил скорость, риск, динамику. Наша возня с бумагами убивала и калечила его дух. С самого утра он дрых без задних ног.

– Я нашел. – Иван подвинул ко мне документ. – «Лендровер Дискавери», двухтысячного года выпуска. Продан в нашем городе. Если, конечно, верить записям на документах. Корейцы имеют глупость педантично отмечать весь процесс продвижения авто на рынке.

Верховцев удалился «пробивать» владельца по базе данных. Анечка Топильская, под мое клятвенное обещание отдать ключ от приемной следующим утром, до прихода Торопова, а также соблазнившись коробкой грильяжа, открыла нам доступ к компьютеру. Пароль входа в базу я пообещал забыть тем же утром. Это стоило еще одной коробки.

Наша спешка оправдывалась необходимостью. Нужно было срочно дать понять господину Юнгу, что его восточные хитрости по сравнению с русской изворотливой логикой – детские игры. Новый «наезд» на корейцев, помимо выполнения плана, укреплял и мою личную безопасность. Теперь вождю пришлось бы придумывать оригинальный проект изъятия списков. А время не стоит на месте. А там – как знать?.. Кто успел, тот и съел.

– Мама, роди меня обратно! – первые слова вошедшего в кабинет Верховцева.

Стали понятны его чувства, когда ситуация прояснилась. Во время нашего разговора, словно панночка из «Вия», поднялся со стульев Вьюн.

Итак, новенький джип «Лэнд Ровер» серебристого цвета, двухтысячного года рождения, прибывший из Австрии через несколько границ, принадлежал господину Морошко Виктору Викторовичу. Данный гражданин был славен тем, что являлся сыном начальника Главного Управления внутренних дел области генерал-майора Виктора Морошко и по совместительству директором коммерческого банка «Согласие».

Вот это номер!

Верховцев с Ваней, взяв друг друга за плечи, попробовали станцевать сиртаки. Не получилось. Мешал сидевший посреди комнаты Вьюн.

– Ваня, сколько стоит «Лэнд Ровер»? – спросил Верховцев, запрыгивая на стол.

– Ярость его хозяина будет эквивалентна ярости хозяина «Порше».

– Понял, – заключил опер и повернулся ко мне: – Шеф, что-то ты зажился на этом свете. После очередного пожара корейцы обезумят!

Этого я и добивался – хотел заставить восточного человека потерять голову от ярости. Азиаты прекрасно знают, что в гневе человек беззащитен. Кореец, китаец или японец, никогда не позволят своим эмоциям взять верх над холодным расчетом. Но когда дело касается мести…

Вот сейчас можно было и поспать. Завтрашний день обещал много хлопот. Ни на минуту не прекращающиеся поиски Кореневой доводили меня до изнеможения. Я стал настоящим маньяком. Девушка находилась в городе, решала вопросы собственного благополучия, но оставалась невидимой. Виновна ли она в совершении каких-либо преступлений или нет, было теперь не так уж и важно. Главная задача – отыскать Ольгу. Она единственный человек, способный пролить свет на трудовую деятельность Табанцева, Тена, Юнга и всей корейской братвы. А уж в том, что она у меня заговорит, я не сомневался.

Покой в отделе не нарушался до одиннадцати утра. Селекторное совещание прошло ровно, без громких потрясений и недовольства со стороны руководителей служб. Оперативникам, как обычно, делались замечания за низкий уровень раскрытия преступлений, а участковым – за слабый контроль над поднадзорным элементом. Я занимался с бумагами, отправив Вьюна и Ивана в банк «Согласие». Директор банка, Виктор Викторович Морошко, был хорошо известен Бурлаку, так как последний несколько раз посещал банковские «рауты» отца. Там собиралась финансовая элита области: решались деловые вопросы, лилось шампанское, уничтожались устрицы.

Одним словом, я ждал их возвращения, попутно разгребая ворох материалов, с которыми не успел ознакомиться. Обрезанов несколько раз заходил ко мне, пытался завести разговор, но все было тщетно. Таким людям, чтобы они поняли свою вину, нужно давать время на «перегрев». Кому-то требуется неделя, некоторым – месяц. Иные не понимают своей вины вовсе и ожесточаются. «Перегорев», они начинают в конце концов ковыряться в самих себе, поскольку видят спокойную, без них, жизнь бывшего товарища. Черед Макса еще не настал. Я видел его муки, но не был уверен, что он понимает по-настоящему собственную вину.