Кащеева наука - Юлия Рудышина

Страшновато было, но я держалась, вида не подавая. Мне это последний шанс Ивана спасти, иначе не вернуть его из Навьего царства Морены. Навеки останется там, с хозяйкой подземья.

— Ч-ч-чем ты готова пож-ж-жертвовать ради воды моей? — с интересом спросила жрица Велеса, и ноги ее изящные вдруг в хвост змеиный превратились. Сверкнула самоцветно чешуя, а змеедева скользнула ко мне по траве, не сминая ее, и по следу ее золото из земли проступило, будто слезы окаменевшие.

Видать, не простая змеюка это, сама хозяйка источника явилась — дочка аль невеста волшебного змея. В древние времена-то этот змеиный бог в жертву себе девушек требовал, а взамен клады раскрывал да урожай хороший дарил… Неужто жрица его золотоглазая потребует, чтобы я здесь, в плену его, осталась?

Но не дрогнула душа, когда сказала я:

— Бери что хочешь. Но дай воды для моего жениха.

— И даж-ж-ж-же ес-с-с-сли не увидиш-ш-ш-шь его больш-ш-ш-ше, вс-с-се равно готова отдать з-з-за воду ч-ч-ч-что ни з-з-з-захоч-ч-чу? — сощурилась змеедева с недоверием. — Али ты обман какой з-з-з-замыс-с-с-слила?

— Помыслы мои чисты, — бесхитростно ответила я, зная, что скрывать мне нечего. Не хотелось бы, конечно, здесь век коротать, но если это единственный способ добыть воды и Ивана спасти, так тому и быть, значит. — Разреши только взглянуть на него в последний раз.

— Еж-ж-ж-жели не вернеш-ш-ш-шься, так недолгий с-с-с-срок будет ж-ж-ж-жизни ваш-ш-ш-шей с-с-суж-ж-ж-жден, да и з-з-з-за ту з-з-запла-тите тройную цену. Пос-с-с-сле нес-с-с-скольких з-з-з-зим с-с-счас-с-стья бес-с-с-спечального беды великие на царс-с-ство ваш-ш-ш-ше падут. Чуж-ж-ж-жой ж-ж-ж-жиз-з-знью выкупиш-ш-ш-шь царевича ж-ж-ж-жизнь.

Вот ведь знала змеюка подколодная, какой соблазн своими словами создает, — мало кто будет раздумывать, любой выберет жизнь близкого человека, отдав мору и древнему богу на откуп чужую кровь и плоть.

И во мне дрогнуло что-то на миг единый, и змеедева это сразу ощутила, больно уж радостно ее глаза засверкали, будто уже получила меня и душу мою. Позволила мне жрица Велеса подойти к скале и набрать в один бутылек, заранее приготовленный, мертвой воды, во второй — живой.

Зашипели девицы-змеевки, когда отошла я от камней, потемнели глаза их, словно смолой затекли, и зашевелились распатланные волосы, будто бы змейками стали, ожив в миг этот.

Страшно мне стало, но свободен был путь среди тумана и выход в палаты царские виднелся. Путь, открытый домовиком, вел меня в комнату с высокими расписными потолками, с колоннами нефритовыми и изразцами дивными. Там видела я одрину, на которой, в пышных перинах да высоких подушках с лебяжьего пуху, и лежал Иван мой — бледный, с чертами обострившимися.

Жизнь за жизнь?

И я бросилась к нему, пока не передумала жрица древнего змеиного бога. Но едва плеснула на лицо Ивана мертвой воды — почернело оно, живой — розовый цвет к нему вернулся, и тут же стыд и боль стиснули сердце.

Что же я творю-то?

Хочу, чтобы неизвестные мне дети и старики, девки и витязи за счастье мое ворованное заплатили?

А смогу ль жить здесь, в палатах царских, зная, сколько крови невинной отдала змею проклятому за жизнь эту да счастье свое?.. А можно ли ворованной жизнью наслаждаться?.. И что царевич скажет, коли узнает, как я купила его жизнь, чем заплатила? Как в глаза наставнице своей, Василисе Премудрой, глядеть стану? Она все видит, все знает — и в школу чародейскую мне возврата не будет после такого своеволия… Да и Кащей лишь убедится, что я — тьма проклятая, что мне зря он помогал! А родители? Родители что скажут? Что дочка их тьме запродалась, чтобы венец царский примерить? Стыд-то какой!

И я ладони к горящим щекам прижала, в ужасе от того, что могла сотворить.

И пока не очнулся Иван, я поцеловала его холодными губами и, давясь слезами горькими, обратно в туман бросилась.

Едва успела. Уже дым рассеиваться начал, и таяли змеедевы в этой золотой взвеси.

Вернулась! Упала на колени перед змеедевой, тяжело дыша, — мол, вот она я, бери!.. А на узком прекрасном лице жрицы — растерянность и изумление. Видать, мало кто вертался.

— З-з-з-за то и не любим мы род людс-с-с-ской — в пос-с-с-следние лет трис-с-ста ни один человек не вернулс-с-с-ся…

— А я уже давно… не человек, — ответила я, и боль резанула сердце при мысли, что не жить мне с Иваном, любви его не узнать да детей в колыбельке не качать. Так и проживу пустоцветом, чешуей обрасту… Хоть бы подарила мне жрица забвение вместе со шкурой змеиной!

— Воз-з-звращ-щ-щ-щайся, — прошипела она вдруг. И глаза ее засветились неприкрытой злобой и яростью. — Иди уж-ж-ж-же с-с-скорей, пока не передумала я…

Я к скале ветром метнулась, увидев, что там разломилась горная порода и показались в волшебном тумане палаты царские, из которых я сюда попала.

Оглянулась напоследок с благодарностью во взгляде — сидят на мшистых валунах огромные змеи с алмазно-малахитовой чешуей, что горит на солнце и искрится, а на головах их — золотые короны. Глаза их сыплют искорками серебристыми, и расцветают каменные цветы возле дочек Велеса — нефритовые да хризолитовые, из солнечного янтаря да кроваво-красного граната… И каждую прожилочку видно, каждую тычинку, словно настоящие они, просто окаменели в этом месте дивном. А может, и правда на мертвой воде стоят, оттого и кажутся такими?..

Поклонилась жрицам я, и исчез зачарованный источник и его хранительницы.

А я назад пошла, но не было больше погоста проклятого. Еловая трава златоцветами усыпала траву, луга расстилались предо мной, поля дивные. Маки алели, ромашки в траве прятались, васильки да лютики радовали глаз, белел клевер, чистотел и подорожник ползли по краю тропы, полынь горчила в воздухе, горицвет и мелисса встречали меня, ястребинка да наперстянка яркими огоньками горели… А я шла, и ветер летел за мной, раскрывая путь к царевичу.

Вот и сказке конец… О, да конец ли?..

В палатах каменных Марья меня ждала — наряд ее каменным крошевом льдистым искрился, самоцветы горели в венце ее хрустальном, по вуали полз золотистый узор дивный, и весь наряд казался больно уж торжественным — словно замуж собралась навья королевна.

Услышав колокольный звон да крики на подворье, которые славили царевича Ивана да невесту его, заморскую принцессу с дивным труднопроизносимым именем, я поняла — опоздала. Теперь уже оженят моего Ванечку, и ничего не сделать.

Самого царевича в одрине не было — видать, помогла ему водица живая да мертвая, смог встать с постели. Подушки вон еще хранят отпечаток головы его, и золотятся волоски светлые, видать, выпали, пока он лежал в горячке.

— Явилась — не запылилась, — язвительный голос Марьи показался свистом холодного зимнего ветра. Она пошла ко мне, оставляя наледь на половицах, и змеилась вслед за ней поземка, и треск слышался, словно по льду она идет. Лицо бледное, белое, словно снег. Губы синие, тонкие… видать, нужно ей сейчас пить людскую силу, и как можно больше, ведь на дворе лето красное, когда навьей царице тяжело в явьем мире находиться.