Кащеева наука - Юлия Рудышина

— Ты говорил, я матушку могу спасти. Так покажи мне семь дев, на лицо одинаковых!.. Некогда мне байки твои слушать… — Я и не заметила, каким грубым мой голос да резким стал, да и все едино мне было, что могу водяного озлить.

— Ну коли так заговорила… Айда в пещеру самоцветную, там будут нас ждать семь девиц-красавиц одинаковых, словно родные сестры.

И водяной протянул мне руку свою холодную пупырчатую, но пришлось сдержать свои чувства и покорно принять ее, положив дрожащую ладонь свою в его грабалку. Он лишь растянул толстые губени в подобии улыбки и махнул свободной рукой.

Я в это время выбиралась из ракушки, в которой так хорошо выспалась — впервые за долгое время блужданий по лесам Приграничья, и едва не упала, наступив на длинный подол понёвы. Тут же холодные лапы водяного оказались у меня на талии, и он легко удержал меня, словно бы я была легче пушинки.

Леса навьи и болота, Кащей и его подземелья с дивными сокровищами, гуси-лебеди, что Ивана унесли в черные небеса, — все это таким далеким казалось, давним… Древним. Как будто сотни лет минули.

От этой мысли я встрепенулась, из рук водяного вырвалась, брезгливо оттолкнув его. А вдруг и правда я здесь проспала столько долгих лет?.. И нет больше на свете Ивана, отжил свое да ушел в Ирий пресветлый… или на Ту Сторону?.. И некого больше спасать?..

— Не бойся, девка, время там, наверху, течет, но неспешно течет, не стал я тебя чаровать. — Водяной будто мысли мои прочел, а может, и сумел увидеть, что в чужой голове творится. Я тоже читать души могла, но боялась. Вон в Василисину как заглянула, так едва не заблудилась в туманах.

Нельзя полагаться на это умение. Держать в поводу себя надобно.

— Я тебя и не страшусь. За царевича боязно — пока я тут у тебя гостюю, он там во власти злой колдуньи.

— Способ спасти его я тебе уже сказал — объездишь дикого жеребца в полнолуние, то спасешь его, да только и этого мало, коли заснет он под чарами второй своей души. На кой он тебе сдался, Аленка? Все едино на всю жизнь нелюдью останется проклятой! Будешь жить и страшиться, когда снова буря грянет. То ли дело у меня — жемчуга да камни самоцветные, весь мир подводный с его чудесинками да дворцами к твоим ногам положу…

— Больно лестно ты говоришь. — Я нахмурилась, руки на груди сложив. — Но я девка простая, не царевна, не королевна, чтобы породниться, к примеру, со мной было б важно. Не раскрасавица, как твои русалки да омутницы. Пошто тогда так нужна тебе была?.. И батюшку с матушкой ради того не пощадил?

— Сила твоя его влечет, — послышался позади насмешливый голос.

Кащей?.. Я, ушам не веря, обернулась и едва не бросилась обнимать навьего царя, которого должна была бы возненавидеть за все, что он причинил мне с Иваном. Это ведь он девчат воровал, он меня к Василисе вовремя не отпустил, заплутал пути-дороги мои в Явь, чтобы я не успела к русальей неделе к царевичу.

А все одно — ежели из двух зол выбирать, то с Кащеем мне как-то привычнее — и мир его тоже понятный мне стал, близкий даже отчасти. А здесь, среди огромных ракушек и зеленых полей пушистых водорослей, я не знала ни куда плыть, ни кого на помочь звать.

— Тебя ведь тоже сила звала… — едва выговорила я, в синие глаза глядючи. — Я все знаю — и про Василису, и про красавиц…

— Отпустил я их по избам да теремам… — перебил меня Кащей, поправляя свой короткий плащ-корзно, что на плече булавкой самоцветной был скреплен, и складки темно-алой ткани по плечу легли ровнехонько. Короткая кольчуга под плащом серебрилась, под ней — рубаха из пластин, на поясе — меч-кладенец. Если бы не морщинистая кожа да стариковская сухость, хорошо бы гляделся. Я тряхнула головой, прогоняя очарование, — опять колдует, шельмец!

— Не балуй… Я тебе все уже сказала — не буду твоей женой, не готова я сердце свое в камень обратить. — Я отступила назад, не зная, куда и деваться в случае, ежели напасть Кащей вздумает. Убежать? Сквозь воду, которая не дает двигаться, пеленая течением? Да и куда бежать? Под какую корягу прятаться?

— Не буду я тебя неволить. — Кащей недовольно зыркнул глазищами зимними, и по лицу его тень пробежала, будто с трудом сдерживался, чтоб не прихлопнуть меня, как мошку надоедливую. Видать, допекла я его, коль сюда явился.

Зачем только?

— Ты, братец, сказывай, в гости-то зачем пожаловал? — елейным голоском дал о себе знать водяной. Прищурился, примружился, лапы свои сложил на впалой груди, глазки так и бегают с меня на Кащея.

— Не гостить я явился, — громыхнул тот и посохом своим, который черепом конским был увенчан, по дну песчаному громыхнул — и диво, звук раздался, словно по мраморной плите он стукнул. Эхо раскололось где-то вдалеке, рассыпавшись русалочьим смехом, словно бы бисеринки или жемчуг по камням покатились.

— Девку не отдам! Самому надобна!

— Помнишь, братец, — зашипел змеем Кащей, наклонившись к лицу родича, — как морская ведьма твои сокровища к рукам прибрала…

— Помню… — насупился водяной, отступая потихоньку. — И чего с того?

— А того!.. Должок за тобой! — крикнул навий царь и, не сдержавшись, посохом своим братца по лбу да припечатал.

Тот ойкнул, всхлипнул, забулькотел что-то — таким жалким показался, таким чудным. И почто я его боялась…

Дивно, что страха нет перед тем, кого надобно опасаться.

А Кащей ко мне повернулся и говорит:

— Матушку придется тебе угадывать — слово сказано, его отменить никто не сможет. Но поверх этого слова вот тебе мое: ежели угадаешь, где кровь родная, получишь еще и батьку в придачу, и свободна будешь.

— Только должок за мной будет, да? — невесело я усмехнулась.

— Сама предложила, самой и выполнять… — Хитрец улыбнулся да и взял меня под локоток бережно, а потом братцу бросил: — Ну, подавай колесницу, поедем вызволять мельника да женку его!

Злющий водяной молча взмахнул рукой, и тут же из-за скалы показалась дивная карета — созданная, как и многое в этом подводном мире, из перламутровой ракушки, она была украшена кораллами и золотыми цепочками, что тонко звенели, когда колесница эта мчалась по чудным лугам. Вместо травы здесь были пышные зеленые водоросли, которые шли волнами от легких касаний игривого течения, а вместо птиц земных — рыбки разноцветные плавали.

Места в возке этом всем хватило, и две огромные рыбины, запряженные вместо лошадок, резво рванули в сторону дальних красных скал, над которыми высились, словно корона, зубцы из горного хрусталя.

Кащей ко мне больно близко придвинулся, мне было слышно его тяжелое, сиплое дыхание, и запах горицвета и ила, мелиссы да девясила, запах погоста старого, заросшего травой и белыми могильными цветами, так живо напомнил про места, которые мы с Иваном исходили, чтобы спасти окаянного, — слезы едва не брызнули, но я сдержалась, губу закусив. Нехорошо это — волю себе давать.

Вот отыщу матушку, тогда и поплакать можно будет.