Неопалимая - Маргарет Роджерсон

– Да, нищий, – произнес Восставший, нетерпеливо ожидая, когда мы закончим. – В местах, где риск одержимости невелик, это не такая уж редкость. Ваш Круг не может собрать всех, у кого есть дар Зрения. Люди, которые ускользают от их внимания, обычно живут, как этот, притворяясь сумасшедшими. Таким образом, никто ничего не заподозрит, если покажется, что нищий видит и слышит то, чего нет.

Я украдкой взглянула на Маргариту. Никогда не видела ее такой счастливой. Она напоминала мне исцеленных пациентов в лазарете, побывавших на грани смерти. Она права – жизнь монахини не для нее. Это было очевидно с того момента, как я ее встретила. Но тогда для чего Госпожа даровала Маргарите Зрение? Зачем давать его человеку на сцене? И какое будущее теперь ожидает ее? Эти вопросы не давали мне покоя еще долгое время после того, как мы оставили сцену позади.

Я узнала одну из улиц, по которой наша компания отправилась на площадь; это была узкая, извилистая аллея, по которой шла процессия в мой первый день в Бонсанте. Теперь она была уставлена прилавками с праздничными угощениями. В арке, в которую мы с Чарльзом тогда втиснулись, шло кукольное представление: марионетка Короля Воронов завывала в трусливом отчаянии, в то время как кукловод забрасывал ее матерчатыми воронами. Вокруг звенел детский смех.

Внезапно яркие цвета фестиваля показались кричащими. Хорошее настроение представилось наигранным, словно все обязаны продолжать праздновать, чтобы отогнать суеверные ужасы. Однажды сестра Люсинда сказала, что в святой день никогда не случается ничего плохого. Скоро я узнаю, правда ли это.

– Монашка, мы приближаемся к месту проведения ритуала. Я думаю, что притяжение исходит от того здания вдалеке. Того, что со шпилями.

Я проследовала взглядом к скоплению шпилей, возвышающихся над крышами домов, чьи силуэты практически терялись в бликах позднего послеполуденного солнца. Это были те самые шпили, от которых у меня закружилась голова при появлении в Бонсанте. Замерев на мгновение, я тоже ощутила его – настойчивое натяжение невидимой струны, побуждающей меня следовать в этом направлении.

Чарльз заметил мой взгляд. Прищурившись, он заслонил глаза рукой от солнца.

– Ты уже видела собор?

– Видела что? – тупо спросила я.

– Собор святой Агнес. Это второй по величине храм в Лораэле, после храма святой Феодосии в Шантлере. У храма семь шпилей, по одному на каждую святую. Анна?

Осознание обрушилось на меня подобно ведру холодной воды. Святилище собора. Семь высоких фигур в видении были витражами; белый постамент под ними…

Леандр проводил свои ритуалы у алтаря.

Я должна была понять это раньше, но возникшая мысль была настолько кощунственной, что даже сейчас я с трудом могла принять ее.

– Анна? – повторил обеспокоенный Чарльз.

– Я забыла! – громко воскликнула Маргарита. – Как я могла забыть? Анне всегда становится дурно, когда она ест грибы.

Она схватила меня за рукав и развернула к себе, спрашивая одними губами: «Что случилось?».

– Скажу попозже, – пробормотала я.

Сейчас мы ничего не можем с этим сделать, а Чарльз нависает над нами, выглядя обеспокоенным. По крайней мере, мне не пришлось симулировать нездоровую бледность.

Когда мы приблизились к площади, я первой увидела чучело: соломенная фигура возвышалась над толпой, ее лицо было выполнено в грубом подобии человеческому, а на макушке красовалась корона. Низкое солнце озаряло фигуру золотом на фоне ветреного, затянутого облаками неба. Как воплощение Короля Воронов, соломенный исполин должен был выглядеть зловеще, но что-то в его внешнем виде заставило меня скривиться. В Наймсе мы делали чучело ростом с послушницу. Мне всегда казалось, что оно смотрится немного уныло, словно знает, какая его ожидает судьба. Этот выглядел так, словно ожидал поклонения.

Чарльз присвистнул при виде него.

– Это самый большой из всех.

Вороны уже собрались, их было так много, что они напоминали ожившую черную ткань, наброшенную на крыши. Они хлопали крыльями и кричали над толпой, оживленные витавшим в воздухе волнением.

Когда мы влились в толпу, на нас опустились прохладные тени зданий. Если бы люди не расступались перед Жаном, не уверена, что мы смогли бы протиснуться. Народ заполонил каждый клочок пространства, расположившись даже на статуе святой Агнес в центре площади. Все веселились и поедали праздничные закуски, тыча пальцами в ворон.

В конце концов мы отыскали навес магазина, на который никто еще не претендовал, скорее всего, потому что не смог до него дотянуться. Для Жана это не составило особого труда, он поднял нас одного за другим на теплые черепичные плитки. Оттуда я увидела, что чучело водружено на деревянный помост, похожий на сцену менестрелей, но более просторный и возвышающийся над толпой.

– Посмотри, – сказал Чарльз Жану. – Там брат Саймон.

Мы с Маргаритой вытянули шеи, чтобы рассмотреть фигуру в серой рясе, размахивающую над платформой кадилом. Я еще никогда не видела Серого Брата вблизи. Их было не так много, как Серых Сестер, поскольку большинство Зрячих мальчиков становились солдатами.

Я попыталась представить, как Леандр воспитывался монахами. Спал в переполненной келейной, вкалывал на повседневных работах. Это было почти невозможно вообразить, хотя его монастырское детство было не так уж и давно – он был всего на несколько лет старше меня. Где он впервые вкусил Старой Магии? Запертый артефакт, запрещенный свиток?

– Знаешь, – вмешался в мои мрачные размышления Восставший, – мне понадобилось почти сто лет, чтобы узнать, что существуют монахи. Все это время я просто думал, что это необычайно волосатые монашки.

Дальнейшие его соображения были милосердно прерваны суматохой в толпе: стуком копыт и возбужденными криками. На площадь в сопровождении группы священнослужителей прибыл паланкин Божественной, включая и ненавистную фигуру в черной рясе, что ехала рядом на почетном месте. Я заметила, что Леандр был не на Погибели; он сидел на той же белой лошади, что и тогда, когда преследовал меня в лесу.

Я вспомнила о скале и забеспокоилась, что Погибель мог оказаться ранен, пока Чарльз не наклонился, усмехаясь.

– Вы слышали, что Артемизия Наймская ехала в бой на старой лошади клирика? Оказывается, на самом деле та всегда принадлежала ему – Артемизия забрала ее у него по дороге в Бонсант. Вполне объяснимо, что он больше не может ездить на этой лошади, потому что люди узнают ее. К нему стекаются толпы народа, желающего прикоснуться к животному, чтобы получить благословение святой.

Мой рот дернулся от редкого желания улыбнуться.

– Я пока не чувствую ничего необычного, но не могу распространить свою силу далеко, когда их так много рядом, – сказал Восставший. – Не отрывай глаз от священника, следи, не сделает ли он чего-нибудь подозрительного. Возможно, твои жалкие человеческие чувства хоть раз окажутся полезными.