Призрак Виардо. Несостоявшееся счастье Ивана Тургенева - Нина Молева

У соседки мценской коллежской асессорши Александры Петровны Глазуновой дом деревянный просторный, на каменном фундаменте, со всяческими хозяйственными строениями и «плодовитым садом» преобширнейшим, на Дворянской улице прикупила. Специально потом сыну Ивану все обстоятельства пересказывала, замечать не хотела, как скучает ими, норовит под любым предлогом рассказ прервать. А было что послушать. Дом двухэтажный с двумя флигелями для гостей, людская. Можно и гостей достойно принять, и бал дать, какого еще в Орле не видали.

* * *

Москва узнала о появлении в Орле новой богатой невесты едва ли не одновременно с местными жителями. «Ужас как богатая Лутовинова» мелькает даже в письмах Дениса Давыдова своему сердечному приятелю А. А. Закревскому. Все объясняется просто. Дядюшка Иван Иванович умер сразу после освобождения России о наполеоновских войск — в 1813 году. Орел, Мценск, Ливны были полны героев недавних сражений, отмеченных военными заслугами, но большей частью остро нуждавшихся в состоянии для дальнейшей жизни. Множество поместьиц на пути французов было разорено. Москва лежала в руинах. Чтобы пережить достойно подобный катаклизм, требовались деньги и немалые. Поместье Давыдовых находилось в Ливенском уезде. В Орле постоянно жил дядя по отцу Владимир Денисович Давыдов и тетя Мария Денисовна — мать славного Ермолова. Вести отсюда «из первых рук», по выражению Дениса Давыдова, отправлялись и в Москву, и в Петербург. За новоиспеченной богатейшей невестой следили, хотя и не могли не отметить ее не слишком привлекательной внешности. По словам современника, «Варвара Петровна обладала очень некрасивою наружностию: она была маленького роста, с лицом частью прыщеватым, частью изрытым глубокими порами; при этом она говорила в нос, гугнявила». «Страх Божий», — замечает другой боевой офицер.

Но недостатков своей внешности, как и неумения держаться в обществе, наследница Лутовиновых не собиралась замечать. Она обладала бешеным темпераментом и… редкой влюбчивостью. Изменив присущему ей здравому смыслу, Варвара Петровна для начала дает волю сердцу: в поле ее зрения попадает молодой офицер, сравнительно близкий родственник, Матвей Матвеевич Муромцев.

Атака мадемуазель Лутовиновой производит на Муромцева ошеломляющее впечатление и на первых порах обезоруживает.

Со временем Муромцев напишет: «В Орле я познакомился с Варварой Петровной, считавшейся нам роднею, потому что она была от родной сестры Н. И. Лаврова. Она была наследница трех умерших дядей Лутовиновых, очень богата и совершенно свободна. Ей вздумалось в меня влюбиться. Из Орла переманила она меня в свое село Спасское, где в мою честь давала праздники, иллюминации: у нее был домашний театр и музыка.

Все с ее стороны были ухищрения, чтобы за меня выйти замуж. 9 августа мои именины: она мне приносит в подарок купчую на елецкое имение в 500 душ. Я был молод и потому отверг подарок, изорвал купчую. Я уехал от нее ночью тихонько. Впоследствии она вышла замуж за Тургенева, от которого родился сын, известный литератор И. С. Тургенев, но она ко мне до смерти сохранила большую дружбу…»

Сорвавшееся сватовство не обескураживает Варвару Петровну. Она находит новую цель своих мечтаний — ею становится Петр Михайлович Каменский, побочный сын генерала Михаила Федоровича Каменского. И в Петербург к A.A. Закревскому, служившему дежурным генералом в Главном штабе, очередное письмо Дениса Давыдова — весну 1815 года поэт проводил в своем ливенском имении: «Говорят, что Петруша Каменский женился на Лутовиновой в Орле, которая ужасно как богата, — хорошо за ум взялся!..»

Михаил Федорович Каменский был легендой русской армии.

Выдающийся полководец, генерал-фельдмаршал, он являлся основателем Сабуровской крепости под Орлом. Помимо военных талантов, Каменский издал на свой счет «Душеньку» Богдановича, а в 1808 году «Родословную роспись рода Каменских», которая была посвящена его старшему сыну от княжны А. П. Щербатовой Николаю. Второй сын Каменского — Сергей открыл в Орле вошедший в историю русской культуры театр. Оба «законных» Каменских благожелательно относились к сводному брату, по просьбе отца покровительствовали ему, хотя и соблюдая «приличествующую ситуации дистанцию». По воспоминаниям современников, Петр Михайлович, носивший сначала выдуманную фамилию Менкасский, «прослужил и отличился, сколько можно, в малых офицерских чинах в кампаниях 1812 до 1815 года…». Предложение Варвары Петровны застало молодого офицера перед выходом в отставку или же непосредственно после нее. Увлечение мадемуазель Лутовиновой было настолько очевидным, а условия брака столь выгодными, что Денис Давыдов сообщил об уже состоявшемся браке, которому не суждено было осуществиться.

О причине разрыва родным оставалось только строить предположения.

Шли разговоры, что Петр Каменский чувствовал себя достаточно состоятельным человеком, чтобы отвергнуть щедрые посулы невесты.

Известно, что в Орловском уезде у него была деревня Бунино с 369 крестьянами, сельцо Образцово, в котором находилось около 80 крестьян, располагал он также землями в Волховском и Мценском уездах.

Другой и гораздо более вероятной причиной несостоявшегося брака и размолвки явились убеждения Петра Михайловича. Ставший в 1816 году полковником Финляндского полка, он, по словам орловского губернатора А. В. Кочубея, оказался связанным каким-то образом с декабристами: «был замешан в политическую историю». В первой половине 1820-х годов Каменский находился под судом в Туле, а в начале 1830-х то ли утонул, то ли покончил с собой, бросившись в реку, по предположению графини А. Д. Блудовой, «от уныния и скуки».

Третья попытка замужества Варвары Петровны касалась «купленного ею посредством родителя» Сергея Николаевича Тургенева.

Впрочем, имя Петра Каменского воспринималось не однозначно. С ним так или иначе была связана история гибели отца. Мать Петруши, как его все называли, «грубая, даже некрасивая женщина», подговорила одного из дворовых убить фельдмаршала. И это при том что фельдмаршал оставался по тем временам достаточно заботливым отцом. Почти в канун убийства он посылает старшему сыну в армию две тысячи рублей, а Петруше — пятьсот.

И снова мелочи родственной хроники — память о рассказах Варвары Петровны.

Сын Иван вскользь помянул: не любила отца. Не так любила. Не его дело — не его суда приговор.

Опять слухи поползли. Ремонтера молоденького, кавалергарда себе присмотрела. И купила. Ремонтер не хотел. Отец осадой взял. Понадеялся от сына поддержку получить.

Сама с будущим свекром поговорила. Сергея Николаевича поначалу тревожить не стала. Годы свои назвала — скрываться не стала, о владениях своих — тоже. Сергей Николаевич, уж на что амурничать был горазд, призадумался. Все условия с отцом заранее списали, ничего не упустили. А Иван — любовь! При чем здесь это?

Еле дождалась, когда к концу 1815 года к окончательному, нерушимому соглашению пришли. Убедилась, тогда и усадьбу орловскую сменит. У тех же Глазуновых другой дом купила. Переделывать начала, а пока суд да дело, в съемной усадьбе жить решила. У Менкасского, на углу Волховской улицы и Георгиевского переулка. Были другие — как не быть! И попросторнее, и поавантажнее. Нет! Пусть господин Менкасский к ней за своими денежками приезжает, в приемной дожидается — пока кофий утренний отопьет, пока соблаговолит принять да еще и в утреннем неглиже. Так небрежней получится. Папаша-генерал сынку горы золотые наобещал, да что-то припоздал с ними. Одной фамилией ограничился. Стал Менкасский Каменским. Оно и вправду лучше, да полунищему от фамилии какой прибыток?