Парадоксы 1941 года. Соотношение сил и средств сторон в начале Великой Отечественной войны - Александр Русаков

11) в наступлении тогда были немцы, поэтому советские танки, даже с небольшими повреждениями и поломками, оставлялись врагу; напротив, немцы имели возможность эвакуировать свои поврежденные и неисправные танки с поля боя и маршей и ремонтировать их;

12) в руководстве Западного и Юго-Западного фронта и входивших в них армий и мехкорпусов, где была сосредоточена основная масса наших танков, были предатели, которые старались дезорганизовать действия советских войск.

Вроде бы все или почти все из этих объяснений не лишены оснований, а многие и вовсе представляются вполне разумными. Однако если вдуматься, то выходит, что большинство из них так или иначе фактически означают, что сила танковых войск Красной армии явно преувеличивалась, либо соответствующие цифры и показатели их количества были мало что значащими или вовсе ошибочными. Одновременно многие из этих объяснений объединяет то, что они указывают на проблемы, связанные со слишком быстрым ростом Красной армии в последние предвоенные годы. СССР отчаянно пытался догнать стремительно наращивавшую свою военную мощь Германию. Но наш противник использовал гораздо более крупные ресурсы почти всей Европы и опирался на свою самую передовую в мире научно-техническую и опытно-конструкторскую базу. Вот потому качество и организация наших войск очень не поспевали за возрастанием их количества. И за рычаги танков и к их прицелам действительно усаживались вчерашние конюхи и студенты или в лучшем случае трактористы, пехотинцы и кавалеристы.

Ну а некоторые из упомянутых выше объяснений являются весьма сомнительными, спорными, предположительными, никак почти не объясняющими соотношение сил и результаты боев. К примеру, каких-либо прямых доказательств предательства Д. Павлова, А. Климовских, М. Кирпоноса, М. Пуркаева и других руководителей советских фронтов и армий, потерпевших в начале войны сокрушительные (или слишком неожиданные) поражения, никем так до сих пор не обнаружено. В конце концов, никто из них на сторону врага не перешел, кроме немногих генералов невысокого ранга, попавших в плен. Пока мы можем обоснованно, бесспорно говорить лишь об ошибках и упущениях этих военачальников, которые могли произойти вследствие недостатка знаний и сообразительности, но особенно – необходимых волевых качеств. Они оказались просто не готовы к такому развитию событий и растерялись. Хотя это не значит, что предателей, намеренно саботировавших мероприятия по повышению боеготовности, а затем и по отпору врагу, в их рядах и вовсе быть не могло. Но даже если это удастся доказать, соотношение сил на фронте и другие неблагоприятные для Красной армии объективные факторы никуда от этого не денутся.

Да и не стоит преувеличивать возможности предателей, а равно преуменьшать возможность их разоблачения. И вряд ли бы некие притаившиеся предатели в руководстве фронтов и армий посмели бы отдавать откровенно вредительские приказы танковым или иным соединениям, ведь тогда они сильно рисковали бы своим разоблачением. К тому же сделать это было весьма непросто, ведь система подготовки приказов в армии была коллективной, а система контроля многоуровневой. А если бы они их все-таки отдали, это, скорее всего, не осталось бы для них без последствий. В конце концов, выполнять дурные приказы подчиненные спешить не любят, а когда выполняют, то стараются делать это осторожно, по-хитрому. Не очень понятно и то, как в условиях начавшейся тогда войны, стремительных изменений ситуации на фронте и в управлении войсками эти предатели смогли бы поддерживать связь с немецкими штабами. А ведь без такой связи эффективность их вредительства была бы, скорее всего, невелика. В общем, слухи и предположения о советских генералах-предателях являются сильно преувеличенными.

Вот такие, с позволения сказать, находятся объяснения неудачам советских танковых войск в начале войны. Не то чтобы это всё было неправдой или ерундой, но все-таки у большинства сочинителей получается не столько анализ ситуации, сколько набор оправданий, да еще и во многом неоднозначных. И это еще автор потрудился составить здесь полный их перечень, стараясь включить в него все серьезные объяснения, в то время как в большинстве работ подобных сочинителей он гораздо более скудный, мелкий, а нередко и примитивно выраженный. Ну и, как уже сказано, самые разумные и весомые из этих объяснений фактически говорят о слабости советских танковых войск по сравнению с немецкими.

Казалось бы, тогда следует признать, что ставшие обиходными цифры о большом превосходстве Красной армии в танках в начале войны являются весьма сомнительными, что различия в характеристиках лучших немецких и советских танков в целом уравновешивали друг друга, если даже и вовсе превосходство было у первых из них, что танковые войска – это не только танки, но и многое другое, почти столь же важное. В конце концов, надо уже признать и то, что трудно учесть все нюансы, а по отдельным цифрам, номинальным и формальным показателям нельзя оценивать силу танковых войск. Но не тут-то было, подобные цифры и показатели, выражающие огромное превосходство СССР в танках, продолжают повторять как ни в чем не бывало. Да не просто их повторяют, но еще и выносят на первый план и всячески подчеркивают это превосходство. И именно исходя из них большинство историков рассматривают историю летней кампании 1941 года.

Впрочем, причины недостаточной эффективности советских танковых войск в начале войны можно искать отнюдь не в том, что танков в них имелось на самом деле не так уж и много, и были они не столь уж и мощны, а в том, что они в силу своего назначения и сложившейся ситуации мало что могли тогда поделать. Дескать, танки – оружие прежде всего наступательное, а Красная армия вынуждена была действовать тогда в обороне. Вот потому, мол, советские танки и не смогли остановить огромную немецкую пехоту и оказались почти бессильны против многочисленной немецкой артиллерии.

Что ж, такое объяснение может показаться достаточно разумным. Более того, нечто подобное вроде бы даже как раз и происходило в реальности. Поэтому неслучайно, что в этом направлении пытались искать причины неудач Красной армии отдельные историки, например М. Мельтюхов. А для небезызвестного сочинителя В. Суворова (Резуна) и некоторых других авторов, которых называют последователями д-ра Геббельса, это вообще стало идеей фикс.

Однако в первых своих сражениях война имела весьма маневренный, подвижный характер, то есть такой, в которой танки были как раз важны и сильны независимо от роли сторон. В такой по характеру войне грань между наступлением и обороной имеет довольно условный и весьма зыбкий, быстро меняющийся характер. И это не только предположения, общие слова или теория, советские войска и на практике неоднократно предпринимали тогда попытки контрнаступлений с участием крупных групп танков. Не говоря уже о многочисленных контратаках советских танковых частей и соединений. Но эти контрнаступления и контратаки оказались в основном неудачными, а если и имели некоторый успех, то локальный и непродолжительный.

Ну и потом, а почему якобы более слабые немецкие танковые войска смогли прорывать оборону Красной армии и окружать советские войска? Почему они сумели тогда доказать эффективность танков в наступлении, а наши в контрнаступлениях и контрударах – нет?! Почему наши войска не смогли остановить удары якобы слабых и малочисленных немецких танков, а немецкие останавливали удары якобы сильных и многочисленных советских танков? Так что дело не в том, в чем именно состоит предназначение танков и какое они по характеру вооружение, а в том, у кого они были многочисленнее и мощнее, качественнее, ну и, наконец, кто их лучше смог тогда использовать. Понятно, что сила танковых войск заключалась не в одних лишь танках, но всё же в танках – в первую очередь.