Иоанн III Великий. Ч.1 и Ч.2 - Людмила Ивановна Гордеева

чем поможешь, что присоветуешь. А дело-то у меня такое, что каждым русичем, да каждым нашим гостем, как бельмо на глазу, примечается. Храм-то наш Успения Богородицы — совсем обветшал. Ну где это видано, главный кафедральный собор в центре обширного княжества чуть ли не брёвнами подпирать надо, чтобы не завалился? Или мы нищие совсем? Иль, может, нам снова митрополию во Владимир переносить, где хоть главного храма можно не стыдиться?

Владыка заговорил о том, что его в последнее время волновало беспрестанно. Потому он как-то быстро распалился, и его добрая улыбка сменилась горестной складкой между бровями, отчего всё лицо его настолько переменилось и погрустнело, что великому князю стало жаль его, как ребёнка.

— Кто же против? Ты, отец мой, присоветуй, как быть, чем помочь тебе, разве я откажу?

— Да ты бы сам должен давно за этот собор приняться! Ведь нынешний-то сколько стоит? Ещё Иван Калита его строил — полтора века назад. Ты же, судя по всему, хочешь сильным властителем сделаться, не в пример отцу твоему, обиженному судьбой и братьями. Храм престольный — это лицо государства и государя его. А коль лицо твоё всё перекошенное стоит, — ну какое может быть к тебе почтение?

— Усовестил, владыка, совсем усовестил. Только сам знаешь, весь год прошедший с казанскими басурманами окаянными дрались, то одна стычка, то другая. Лишь в нынешнем сентябре Казань сдалась на полную нашу волю. А надолго ли — не ведаю. У этих поганых известно, чего клятвы стоят. Сегодня Аллахом клянутся хранить мир вечный, а завтра грабить снова идут... До строительства ли было? Один Господь знает, сколько этот год война стоила... Перед тем Махмут-царь со всей ордой своей на нас двинулся, сколько переполоху наделал, месяц полки собирали! Хорошо, он с Ази-Гиреем Крымским по пути сшибся, нас Бог миловал. Ныне же молю Господа, чтобы удалось перезимовать благополучно, чтобы голод нас не коснулся, сам небось помнишь — снег в мае три дня лежал в Москве, а 2 июня, когда всё уже посажено было, мороз ударил. Всё это — затраты непредвиденные.

— А я тебе так скажу: на Божье дело станешь жалеть — больше потеряешь. Если бы наши предки перед началом каждого строительства рассуждали о нужде да о трудностях, до сих пор на Руси ни одного бы храма приличного не было. Ты начни только, всё Бог пошлёт — и удачу, и деньги. Вон матушку твою Марию Ярославну в пример тебе поставлю. Нигде не ходила, не кланялась, не просила. На свои деньги церковь Вознесения как перестроила?! Любо-дорого посмотреть — стоит, как невеста нарядная, сердце радует. И мастера завидного Ермолина отыскала, и каменщиков умелых...

— Отец мой, не хвали ты меня так уж, — молвила наконец и Мария Ярославна, — сыновья ведь тоже мне помогали, в государевых мастерских камни-то точили да кирпичи обжигали! Да и остальное всё — как бы я без них?

— Да знаю я, конечно, княгинюшка, знаю, что горячусь, но душа-то болит. Словом, наворчал я на вас, а теперь решение своё скажу. Хороший храм хороших средств стоит. Понимаю, что негоже всё на одного государя сваливать. Да и мне одному такое дело не потянуть. Решил я объявить сбор денег на возведение первого и главнейшего храма московского по церквам и соборам, по всем монастырям русским. Хочу не только о себе память оставить. Хочу, чтобы каждый русич, который поднесёт свою копеечку на храм, знал потом, что и его доля труда есть в том творении Божьем и человеческом. И чем красивее и величественнее получится собор, тем больше будет гордость народная, а значит, и любовь к земле своей. Вот так я решил! — Владыка с наивным пафосом стукнул посохом об пол и, опираясь на него, начал подниматься.

— Не спеши, отец мой, и у меня к тебе дело есть, — приостановил его Иоанн.

Увидев, что митрополит вновь опустился на стул, но всё ещё продолжает сидеть, торжественно насупившись, великий князь решил поднять ему настроение.

— Позволь мне, владыка, первый взнос сделать на строительство храма, выделю из казны пятьсот рублей — два с половиной пуда серебра. Потом, по возможности, ещё добавлю.

— Поглядим, поглядим, — помягчел владыка.

— А теперь скажи, отец мой, — перешёл великий князь на шутливый тон, — какие это у тебя тут доносчики в моих хоромах затаились? Кто тут мои тайны великие выдаёт?

— Так эту твою тайну пол-Москвы знает. Давно уж москвичи обсуждают, на ком их молодой красивый государь оженится. О греческой-то невесте давно слух прошёл — бояре ж не немые. Ты с ними здесь посоветовался, они дома с жёнами поделились — вот тебе и весь секрет! А увидевши пышный фрязинский караван с провожатыми, по городу важно проплывший, только спящий мог не догадаться, что посол с результатом прибыл. И пошла новость гулять... А ко мне она с князем Ряполовским пожаловала. Я с ним в храме о новом соборе говорил, он тоже пообещал пожертвование сделать. Сказывал, невеста Фрязину понравилась — приятная, обходительная, нашу православную веру чтит и преданность ей изъявляет. Похвально это, да только что-то сомнение меня тут гложет. Ведь воспитывалась и проживает она у самого кардинала Виссариона! А знаешь ты, кто этот самый кардинал?

— Ну в общем-то, конечно!

— Вот то-то, что в общем. Ты, конечно, слышал о восьмом вселенском соборе в Италии? Там, как ты знаешь, в основном один вопрос решался — об объединении католической и православной Церквей. Очень уж хотелось тогдашнему папе Евгению IV собрать всё стадо христиан под своим башмаком. Но прежде ему надо было убедить весь свет в превосходстве догматов латинской веры над греческой. С этой целью папа организовал прения, диспуты меж представителями этих Церквей. Так вот, от православных, кроме Исидора-изменника, выдвинули ещё двоих — преданного своей вере Марка Эфесского и вот этого самого, достаточно молодого ещё тогда, Виссариона, архиепископа Никейского. Говорят, спорили они долго, но благодаря именно Виссариону да нашему непутёвому Исидору православные уступили, во всём согласились с католиками, и состоялось мнимое объединение Церквей. За такую услугу папа наградил обоих изменников кардинальскими шапками.

Владыка вновь разволновался от воспоминаний, поднялся со стула, прошёлся по палате, но вскоре продолжил:

— Матушка твоя небось хорошо помнит эту историю!

— Как же не помнить, — тут же подтвердила Мария Ярославна. — И самого Исидора хорошо помню. Он за много лет наш язык-то так и не освоил,