Логово врага - Денис Юрин

Как ни странно, но сильнейший из известных людям ядов, всего за неполную минуту убивший троих, не оказал на старшего надсмотрщика никакого воздействия, разве что разозлил. Завершая опоясывание левой рукой, щедро рассыпавший проклятья и злобно вращавший налившимися кровью глазами шевариец выдернул из груди самодельный дротик со ржавым наконечником и, как ни в чем не бывало, отбросил его в сторону. Затем он выхватил меч и попытался встретить подбежавшего Дарка мощным рубящим ударом по левой ключице. Как почти всегда бывает, кто сильно бьет, зачастую неповоротлив и медлителен. Обладавший, как оказалось, не только могучим мочевым пузырем, но и иммунитетом к смертельному яду шевариец не стал исключением из этого правила. Он сделал слишком большой замах, слишком далеко отвел назад руку и, как следствие, дал Аламезу шанс ударить на опережение. Пропоров острием клинка недотепе бок, Дарк не стал принимать все-таки отправившийся в полет меч противника на свою сталь, а отпрянул на два шага назад и великодушно позволил тяжелому, но короткому оружию рассечь перед собой воздух.

Не желая терять драгоценное время да и не видя смысла в том, чтобы издеваться над недостаточно подготовленным противником и заставлять его истекать кровью, Аламез завершил скоротечную схватку неглубоким, но быстрым выпадом с уколом в грудь, а точнее, прямо в сердце. В отличие от дротиков, которые он только начал учиться метать, мечом Дарк владел достойно, и поэтому ему не понадобилось второй попытки. Промахнувшийся и вновь ринувшийся в атаку враг повстречался с клинком моррона, испустил тяжкий вздох, выронил оружие, упал и уже более не подавал признаков жизни. Природа щедро наградила шеварийца иммунитетом к опасному яду, но почему-то вставить стальное сердце в грудь позабыла.

Поскольку вокруг не нашлось трофеев, достойных внимания, а подъедать жалкие объедки с почти опустошенных тарелок Аламезу не хотелось, он сразу приступил к сбору дротиков. Когда же последний из обагренных вражеской кровью метательных снарядов вернулся в котомку, моррона поджидал очередной сюрприз, от которого его мертвая кровь на краткий миг даже застыла в жилах…

Человек разумный отличается от обычной особи человеческого вида не напускным, умным выражением лица, а тем, что не может и пары минут прожить без раздумий. Его трудолюбивый мозг работает всегда, каждую минуту бодрствования и непрерывно обрабатывает поступившую информацию, как совершенно новую, так и ту, что попала в него несколько дней, а может, и недель назад. Когда же достойной пищи для раздумий не находится (что случается крайне редко), разум берется либо за фантазии, либо за реконструкции воспоминаний и прокручивает картинки из прошлого, пытаясь создать альтернативную цепь причинно-следственных событий. Таким образом, личности, привыкшей мыслить и считающей это вполне естественным процессом, не скучно никогда, даже если вокруг уже давно ничего не происходит, а контакт с окружающим миром ограничен сырыми и холодными стенами тюрьмы.

Анри Фламмер отлично помнил, при каких обстоятельствах стал узником, но только не знал ни как давно, ни где именно в заключении находится. Трудно ориентироваться в пространстве и времени, когда висишь на цепях в кромешной тьме, а жестокие тюремщики лишь пытают тебя и не расщедриваются на похлебку. Глаза пленника не видели ничего, даже собственной груди, хоть голова частенько к ней склонялась; нос не чуял не только типичных тюремных запахов, но даже собственного пота; а уши отвыкли от звуков, их уже давненько не баловали ни крики истязаемых собратьев-узников, ни даже мерное постукивание капель воды о каменный пол. Кожа моррона не ощущала холода, хоть вряд ли пленившие его вампиры отапливали то странное место, в котором он находился. Единственное, что все еще связывало его с окружающим миром, была боль – острая, мучительная во время пыток, а затем ноющая, непрерывная, как доставляемая медленно заживающими ранами, так и резью в кистях, чересчур крепко сжатых сталью кандалов.

Будь он человеком, а не морроном, уже давно бы обессилел и умер, но Коллективный Разум упорно поддерживал в нем жизнь, то ли в надежде, что однажды прославленный воин ухитрится бежать, то ли просто не в состоянии прервать его жалкое, не только бесполезное и беспомощное, но и весьма болезненное существование. Защитник всего человечества и создатель всех морронов боролся за жизнь своего творения, исцеляя его тело от ран и пополняя жизненные силы, хотя во всех смыслах этого лучше было бы не делать. Освободиться Фламмер не мог, он был недостаточно силен, чтобы голыми руками разорвать крепкие цепи; а мучители вряд ли бы его отпустили, вне зависимости от того, добились бы или не добились бы своего. С другой же стороны, Анри понимал, что, сам того не желая, представляет большую угрозу как для остальных соклановцев, так и для их создателя, ведь палачи, которых он даже ни разу не видел, охотно копались в его голове, в пока еще жалких попытках выудить ценную информацию.

Все пытки были похожи одна на другую, и их числу моррон уже потерял счет. Они начинались с того, что кто-то бесшумно подкрадывался к подвешенному на цепях пленнику во тьме и очень болезненно проникал внутрь его тела, прокалывая кожу сразу во многих десятках мест и безжалостно разрывая судорожно трясущиеся в жуткой агонии боли мышцы. Десятки невидимых, мучительно продвигающихся по живому организму щупалец каждый раз неизменно устремлялись к голове узника и, физически проникнув в мозг, начинали обшаривать его мысли. Анри не сомневался, что тюремщикам стало известно все о его долгой жизни: где, когда и с кем он воевал; кого любил, кого убил; и с кем какое вино распивал. Они наверняка могли составить подробнейшую биографию прожившего несколько сотен лет солдата и в отличие от него самого прекрасно помнили, скольких людей, эльфов, вампиров, орков и прочих существ он собственноручно отправил в загробный мир.

Вот только то, что мучители хотели выудить из его головы, так и оставалось для них загадкой. Какая-то часть мозга моррона не принадлежала ему самому. Именно в нее и хотели проникнуть невидимые, тонкие, как нити, щупальца. Однако во время каждого дознания они наталкивались на непреодолимую преграду в сознании и уползали ни с чем, с позором ретировались из его изможденного, балансирующего на грани жизни и смерти тела, но лишь для того, чтобы через какое-то время снова вернуться и посвятить себя бессмысленному труду.

Бесчисленное количество раз Анри чувствовал, что умирает, но когда до спасительного избавления от мук оставалось совсем чуть-чуть, его организм начинал восстанавливаться: разорванные ткани срастаться, а кожа в местах проникновения инородных предметов затягиваться. Коллективный Разум не давал ему умереть, почему-то уверенный, что врагам никогда и ни за что не проникнуть в самую важную зону мозга моррона, закрытую даже для него самого.

Фламмер очень сильно устал, как физически, так и душевно. Его беда была в том, что все время заточения он находился в сознании (за редкими перерывами на сон) и поэтому воспринимал свое существование как бессмысленную, нескончаемую беготню по замкнутому кругу. Боль пыток сменялась муками медленного восстановления, а затем наступало непродолжительное ожидание нового «визита» непрошеных и ненавистных невидимок-гостей, с ослиным упрямством бьющихся головами в запертые двери разума моррона. Анри не был уверен, что именно враги искали, но полагал, что они таким образом тщетно пытались «нащупать» связь, существующую между Коллективным Разумом и каждым морроном. Обнаружение этого мысленного, недоступного обычным органам чувств канала могло обернуться страшной бедой, причем не только для соклановцев Фламмера, но и для человечества в целом. Вампиры шеварийского клана Мартел смогли бы через него напрямую воздействовать на Коллективный Разум и натворить множество непоправимых бед.