Мастер-снайпер - Стивен Хантер

Это была бледная копия сопроводительного документа на груз, отправляемый по железной дороге рейха через транспортную команду вермахта, приписанную к заводу Г. К. Хенеля, точнее, к заводу около города Зуль в Северной Германии, — документа, предписывающего переправить партию из двенадцати «Sturmgewehr-44» (прежнее название "Maschinen-pistole[6]-44") через всю страну в какое-то место, называемое, если Литс правильно понял терминологию накладной, Anlage Elf, или пункт №11. Сорок четвертые были новым наступательным оружием, прошедшим испытания в России; в последнее время они начали появляться на Западном фронте в руках отрядов СС, у парашютистов-десантников, у пехотинцев в специальных бронетанковых подразделениях. Славные мальчики, крепкие орешки, профессионалы. Литс тоже может кое-что вспомнить по этому поводу. Он лежит в высокой траве на гребне холма над горящим танковым конвоем, а в это время ребята из войск СС, из бронетанковой дивизии «Рейх», плотным огнем из STG-44 накрывают всю территорию. Он до сих пор слышит треск, который издавали пули, минуя у него над головой звуковой барьер. Пули у этого автомата меньше, чем у стандартного оружия, но обладают большей скоростью, они легче и прочнее. Весь диск можно выпустить одной автоматной очередью. Литса передернуло от этих воспоминаний: он лежит, из ноги у него ручьем льется кровь, заливая все вокруг, лежащий рядом с ним человек умер или умирает, в носу тяжелая смесь запахов горящего бензина и полевых цветов. И густая цепь поднимающихся по склону холма и стреляющих на ходу фигур в камуфляжных костюмах. В горле у него пересохло.

Литс прикурил сигарету. У него уже горела одна, но какая к черту разница? Это была еще одна привычка, вышедшая у него из-под контроля.

Ну ладно, на чем он остановился?

Любопытно, да, очень любопытно. STG-44 постоянно сходили с конвейеров Хенеля, и в больших количествах. Они выпускались со сборочной линии сотнями, тысячами, но распределение всегда проходило по обычным каналам, прямо в руки местных спецвойск. Зачем переправлять партию винтовок грузом через всю Германию, если железная дорога является одной большой целью для штурмовых самолетов союзников? Более того, Литс заметил, что в документе есть пометки DE (высший железнодорожный приоритет) и Geheime Stadatten (совершенно секретно) и отпечатан красный орел, означающий государственную тайну.

Разве это не странно?

Они лепят эти штуки тысячами. Одно из достоинств 44-го в отличие от МР-40 или Gew-41 состоит в том, что его можно быстро собрать из полуштампованных деталей без всякой требующей времени подгонки. Простота изготовления была одним из тех качеств, которые делали 44-й таким привлекательным. Так почему же гриф «Совершенно секретно», черт бы их побрал?

Литс оторвался от желтоватого листка и слегка потянулся, пытаясь направить мысли по верному руслу. Это оказалось большой ошибкой: кусок немецкого металла, застрявший глубоко в его ноге, сдвинулся не в ту сторону и задел нерв.

Боль пронзила все тело.

Литс вскочил со стула и вскрикнул. Он находился один в помещении и поэтому позволил себе, не сопротивляясь, покориться боли. В присутствии других людей он обычно сжимал кулаки, стискивал зубы и бледнел, молча глядя на свою ногу. Как это бывало всегда, боль постепенно улеглась. Литс захромал обратно к своему стулу и с большой осторожностью уселся на него. Но он уже слишком отвлекся от темы. В последние дни это становилось все более серьезной проблемой, и он знал, что если прямо сейчас чего-нибудь не предпримет, то весь этот чертов сценарий одного-единственного сражения будет постоянно прокручиваться у него перед глазами. Это ему совершенно не нравилось.

Поэтому он постарался отыскать у себя в памяти что-нибудь такое, чем можно было бы отгородиться от того дня, когда Джедбургская конвойная команда попала в западню. Попробовал ухватиться за футбол, в который играл за Северо-западный университет в 1938, 39 и 40-м годах. Литс был крайним защитником, а у крайних работы немного, разве что сбивать с ног людей. Эта задача облегчалась для него еще и тем, что он играл бок о бок с перехватывающим игроком из Национальной лиги Роем Ридом, а Рид в сезон 1940 года, после весеннего «блицкрига», получил кличку «Наци», так как всегда прорывался вперед, расталкивая игроков. Но однажды Литс получил решающую передачу — возможно, самый счастливый момент в его жизни, — и сейчас он воспользовался блеском этого момента, чтобы закрыться им, как щитом, от вызывающего панику воспоминания.

Он припомнил, как объект вынырнул из полуденной пыли стадиона; это было неправдоподобно — громоздкий неуклюжий предмет, который, казалось, исчезнет, даже если и сумеет пройти через лежащий на его пути барьер мельтешащих рук. Единственной причиной, почему мяч полетел в руки к Литсу, было то, что правый полузащитник, который должен был сопровождать Рида в зону противника для победного удара, каким-то образом потерял с ним связь и защитник, здоровый глупый парень по имени Линдмейер, принял единственное очевидное решение: передать мяч первому попавшемуся ему на глаза парню в алом. Литс видел, как мяч приближается к земле, каким-то чудом минуя полдюжины тянущихся к нему рук. Он совсем не помнит того момента, когда поймал мяч, он помнит только ощущение, как прижимает его к груди, а люди прыгают на него сзади. Позже он пришел к выводу, что, должно быть, схватил мяч в прыжке, бросив вызов гравитации, и что его обычно нерасторопные пальцы, неуклюжие, грубые создания, приобрели в этот ответственный момент такую физическую ловкость, какой он не мог себе и представить. Но в тот волнующий момент он ничего этого еще не осознавал: он чувствовал только переполняющую его радость и ощущал спиной толчки других игроков.

Литс взял еще одну сигарету «Лаки». Поправил свою настольную лампу (должно быть, сдвинул ее, когда вскакивал со стула) и принялся искать пепельницу среди разбросанных карандашей, свернутых в трубку немецких оружейных инструкций, старательных резинок, частей разобранных затворов, чашек холодного чая и капель от кашля — Роджер, его сержант, несколько недель назад подхватил простуду. «Что же я ищу? Пепельницу, пепельницу». Литс вытащил ее из всего этого хлама как раз в тот момент, когда пепельный столбик на кончике его сигареты рассыпался в серую пыль, покрывшую стол.

Его кабинет располагался на верхнем этаже ничем не примечательного здания в Форд-плейс, недалеко от Блумсбери-сквер. Снабженная холодной водой квартира, которую в двадцатых годах переделали для коммерческого использования и с этой целью сломали все лишние стенки и установили подъемник — нет, лифт, лифт, лифт! он все время забывает это слово! — который все равно никогда не работал. Крыша протекала. Центрального отопления не было, а Роджер постоянно забывал заправить углем обогреватель, так что здесь всегда было холодно, и каждый раз, когда Фау-2 или самолет-снаряд падал где-нибудь в районе десяти квадратных миль, что в эти дни случалось довольно часто, пыль поднималась столбом и, оседая, покрывала все вокруг.

Литс склонился над немецким документом и сощурился, словно нанизывал на нитку бисер. Безжизненная поверхность документа не являла собой ничего нового. Или же являла? Наклонив листок под углом к свету, он разглядел на бумаге два слабых значка. Кто-то с большим усердием поставил штамп на оригинал. Здесь, на самой нижней копии, остались только слабые следы этого энтузиазма, слабее, чем водяной знак. Чтобы вытащить на поверхность это изображение, англичанам непременно пришлось бы воспользоваться какими-нибудь фокусами из репертуара Скотланд-Ярда. Однако Литс, вспомнив одну из бойскаутских хитростей, положил листок на стол и начал мягким свинцовым карандашом заштриховывать неровность, оставленную штампом, действуя так нежно, как будто гладил внутреннюю поверхность женских бедер. Если точнее, бедер Сьюзен, хотя мысли о ней сейчас были бесполезны: это была еще одна из его нерешенных проблем.