Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых

герой не займет выжидательной, оборонительной позиции, начнет рубить с плеча и наломает много дров, и без того слишком много наколотых предшественниками. И еще, как поведет себя хитрожопая лиса, — «человек в пенсне», обойденный в ожиданиях, способен на гнусную подлость. Воронову ли не знать о художествах кавказца — мягко стелет, да жестко спать…

Сергей остро ощутил запах смерти, что бы там не говорили, наличествует такой специфический запах, когда «старуха с косой» уже рядом. «Букет» тот сродни густому вековому настою в старинном полутемном костеле, воздух пронизан предвкушением органного хорала и уже заряжен энергией предстоящего урагана музыки.

Воронов сказал Чкалову:

— Откажись немедля! Валер, представляешь пропасть, куда сдуру загремишь, зачем взваливать такой крест? Или забыл Данте… помнишь, дал почитать в Егорьевске пухлый томик… Или только о девках высматривал? Там начертано над вратами ада — «Оставь надежду, всяк сюда входящий…»

Сергей по службе уже знал, что над воротами первого фашистского концлагеря, открытого в тридцать третьем году, висит такая же надпись. И чекист счел, слова флорентийца, взятые у Иоанна Богослова, сполна отвечающие остроте момента. Он страстно хотел уберечь Палыча от опрометчивого шага, потому и настойчиво убеждал Валерия не вляпаться в такое дерьмо.

— Ты сам, Серега, хлебаешь ту тюрьку полной ложкой! — последовала резонная реплика Чкалова.

Что мог он ответить… Воронов пришел в органы, еще руководимые железным Феликсом, когда декларировались холодная голова, горячее сердце и чистые руки. Сергей и не изменил заветам старых чекистов-партийцев. Да и отец одобрил выбор сына, благословил того на бескорыстное служение партии и народу. Другое было время, но вот смысл выходил один, — ходу назад уже нет…

Друзья поняли аргументы друг друга. Валерий Павлович уверил Сергея, что и сам не намерен коренным образом менять собственную судьбу, да и масштабы уж слишком невероятны, а он только комбриг. Вроде бы на том и решили… Жизнь, как бы, стала на место. И вдруг, Валерия Павловича не стало…

* * *

Потом товарищ Берия покончил с ежовщиной, суровые плакаты с «ежовыми рукавицами» убрали навсегда, но старых друзей уже не вернуть, не говоря уже о неискоренимой горечи в душе и памяти о мерзком животном страхе. Ледяные струйки ужаса, растекались по телу, превращали животворную кровь и плоть в стылую, онемевшую мертвечину. Чтобы там не говорилось в пьяной браваде, ради собственного утешения или оправдания, — тем, кто испытал тот панический страх, нипочем не забыть ту жуть. Испуг этот въелся в них на уровне подсознания, ибо в дополнение сентенции — «от сумы и от тюрьмы не зарекайся», кожей знают, что цена безразлично чьей жизни, как не хорохорься — грош-копейка.

Впрочем, тогда в тридцать восьмом и закончился карьерный рост Воронова. Сергея, держали за стадную скотину, ничего не объяснив, перевели с сильным понижением в Транспортное управление НКВД, и остался он вечным капитаном.

Имелся еще один незабываемый урок в его щедрой на памятные случаи жизни. По специфике службы Сергею приходилось встречаться с неповторимыми судьбами людьми. Врезался в память разговор с исхудалым иеромонахом, вернувшимся из пересылки обратно в Москву на доследование. Беседа, если в условиях тюрьмы считать таковой, самопроизвольно свелась к теме веры и безверия.

Сергей не считал себя воцерковленным человеком, в полном смысле этого слова. Разумеется, с такой профессией не станешь открыто посещать православный храм и прилюдно молиться. Получалось, как и большинство советских людей, он, природный русак предал Господа. Воинственный антиклерикализм считался тогда нормой жизни, а член партии обязан быть стойким атеистом. Рабская покорность этим условиям вошла в привычку, чекист до автоматизма выполнял заведенные правила, признавшие религиозность зловредным предрассудком. Нет, он не смеялся над анекдотами о попах-живоглотах, потому, что в памяти остались всехсвятские добродушные батюшки. И уж никак не радовался сносу церквей, ибо жалел красоту, поруганную нечестивцами. Воронов, если честно, презирал чтиво жидов-христопродавцев типа Емельяна Ярославского и Лео Таксиля, тиражируемое «Безбожником» и «Атеистом», ибо в детские годы прочитал Библию от корки до корки. Но приходилось подличать, кривить душой, по-всячески изворачиваться, чтобы не сочли не только верующим, но даже сочувствующим церкви.

Воспитанный религиозной матерью, имея пятерки по Закону Божию, ребенком, испытав благодать церковного причастия, Сергей ни за что не превратился бы в закоренелого атеиста, хотя читал, делал конспекты — изучал труды классиков марксизма-ленинизма. Но ничего путного из них не вынес. Наукообразное словоблудие… Скажи он так вслух, поплатился бы головой, да и не встречал еще человека, ставшего духовно обновленным, начитавшись «Анти-Дюринг» или «Материализм и эмпириокритицизм». Наоборот, Сергей счел бы такого субъекта идиотом или извращенцем. Будучи же кадровым чекистом, крепко бы заподозрил в явном лицемерии — нераскрытого контрика. Правда, ему встречались на обязательных просвет-лекториях испитые партейные дамочки, пускавшие слюну, превознося творения классиков, но таковых даже за женщин не считал.

Короче, марксизм для него оставался голой безжизненной схемой. Объяснять те разительные преобразования, изменившие страну, благотворному влиянию столь абстрактной науки считал лажью, искусственно притянутой за уши. И еще один идеологический казус… Сергей не соотносил Сталина с марксизмом, даже с Лениным, Воронов считал вождя самодостаточной фигурой, сродни Петру Первому. Сталин — великий преобразователь страны и выразитель воли народов России. Генсек сам гениально выбрал путь развития общества и твердой рукой ведет государство к процветанию. Для Сергея Сталин вождь во всех смыслах!

Но причем тут вера и религия?.. Да, не скажите… Христианство было и оставалось остовом склада ума Воронова, и главное — покоряло своей моральной силой. Впрочем, человек мало задумывался о философских вопросах веры, религиозности, как для большинства людей, природное православное естество само собой разумелось. Сергея ходил по земле, жил, дышал, — а над ним, в окружающем мире было всеобъемлющее нечто, имя которому — Бог…

Иноку Варфоломею (уже не забыть благородный лик старца) странно легко удалось убедить Сергея, что вера сама по себе постоянно присутствует в нашей жизни, и не обязательно в религиозном аспекте. Человек знает, что ложась спать, непременно проснется утром, садясь в поезд — верит, что доедет куда надо, уверенно вершит массу неотложных и пустопорожних дел. А если вдуматься, то положительный итог которых часто спорен, а иногда и не достижим. И дальше, следуя путем простенькой логической цепочки, можно легко объяснить, что вера в божественное, отнюдь не сродни детским представлениям о бытийности сказочных персонажей, того же Деда Мороза или Бабы Яги. Да и сравнивать с античным и языческим пантеоном богов здесь не получится. Вера в Бога-Творца основана на присущей личности внутренней, подсознательной философии, что отвергает любое безвластие и всякое безначалие. Всему есть начало и причина. Всему