У вас один общий друг - Картер Бэйс

бесчисленные солнечные искры. Билл восхищенно озирался, словно наблюдал подобное впервые.

– Странно видеть его таким, – сказала Элис. Они с Питтипэт шли на пару шагов позади Билла, но разговаривали достаточно громко, чтобы он мог их слышать.

– В смысле, странно вообще его видеть?

– Да. Странно вообще его видеть. – Элис рассмеялась.

– Я просто радуюсь тому, что он рядом, – отозвалась Питтипэт. – Скоро он найдет себе новое увлечение и снова обо мне забудет.

Билл повернулся к ним.

– Ни за что.

– Да ладно, – сказала Элис. – Твоя фишка в том, что тебе постоянно нужна фишка. Твоей фишкой было «ХочуВотЭто». Скоро появится новая.

– Не нужна мне никакая фишка.

– Еще как нужна. У тебя всегда была какая-нибудь фишка. В старшей школе – барабаны, до этого – игрушечные поезда.

– Игрушечные поезда? – со смехом переспросила Питтипэт.

– Это было минутное увлечение, – ответил Билл. – И не нужна мне никакая фишка. Я устал крутиться как белка в колесе. С меня довольно.

Они пошли дальше.

– Какие на сегодня планы? – поинтересовалась Питтипэт у Элис.

– Иду смотреть квартиру. Кстати, это недалеко – на углу Сто одиннадцатой и Амстердам-авеню.

Питтипэт неожиданно обрадовалась.

– Ой, как здорово! Мы будем соседями! Район тебе понравится. Здесь нет крутых ресторанов, зато есть хорошие рестораны, и некоторые из этих хороших довольно круты.

– Не сомневаюсь.

– Риверсайд-парк очень красивый, рядом Колумбийский университет. В общем, колоритное местечко. Как вон тот парень. – Питтипэт указала на молодого человека на другой стороне улицы, прогуливающегося вдоль каменной ограды парка, – большого, похожего на медведя, с длинными черными волосами и бородой, в черном пальто, совсем не подходящем для сегодняшней теплой погоды. – Мы постоянно его встречаем. Билл называет его Вездесущим. Ты его раньше видела?

– Нет, – ответила Элис.

– Еще увидишь. И не только в этом районе. Мы замечаем его по всему городу. Однажды я встретила его даже в Бэттери-парке.

Вездесущий, будто услышав, что речь идет о нем, посмотрел в их сторону, но прежде чем Элис и Питтипэт успели смущенно улыбнуться, снова уставился себе под ноги, словно мучительно размышляя над трудноразрешимой задачей. «Интересно, о чем он думает?» – спросила себя Элис, однако не успела над этим поразмыслить, потому что едва не врезалась в Билла.

Тот остановился перед непримечательным невысоким строением, похожим на старую муниципальную школу, невесть как затесавшуюся между роскошными зданиями Риверсайда. Казенные бетонные ступени вели к входной двери, рядом с которой располагалась широкая терраса. В этом здании не было решительно ничего интересного, за исключением стоящей на террасе позеленевшей бронзовой статуи средневекового буддийского монаха.

Табличка гласила, что это Синран Сёнин, японский монах, живший в двенадцатом веке.

Все трое молча смотрели на исполинскую статую.

– Синран Сёнин, – наконец произнес Билл. – Давно он здесь стоит?

Никто не знал.

– Я четыре года здесь живу. Как же я не замечал Синрана Сёнина?

Опять же никто не знал. Они пошли дальше.

Расставшись с Биллом и Питтипэт на углу Риверсайд-драйв и Сто одиннадцатой улицы, Элис направилась вверх по склону холма. От влажного воздуха теснило в груди. В душу неумолимо закрадывалось беспокойство. Элис была рада повидаться с братом. С ним она чувствовала себя свободно. У него всегда находилось доброе слово, да и на подарки он не скупился. Однако после дня, проведенного в его тени, на нее обрушивалась пустота. Билл – взрослый, и не просто взрослый, а сделавший карьеру и успешно ее завершивший, практически пенсионер. У него красавица-жена и квартира в доме со швейцаром, а она, Элис, до сих пор работает няней.

На противоположной стороне улицы две женщины в зеленых медицинских костюмах пили кофе в уличном кафе.

Все, что нужно, – поступить на медицинский факультет. Элис уже двадцать восемь. Это последний шанс на поступление, последняя возможность стать врачом. Скоро Билл и Питтипэт заведут ребенка – они намекали, что этот волнительный проект может стартовать уже осенью. Элис с радостью готова была стать тетушкой, но мысль о том, что она сама совершенно не устроена в жизни, приводила ее в ужас.

«Надо зарегистрироваться, – сказала она себе. – Прямо сейчас. Здесь, на улице, под солнышком».

Элис достала телефон, кликнула на закладку и открыла анкету.

ПЕРВОЕ ИМЯ: Элис. Готово!

ВТОРОЕ ИМЯ: Каллиопа.

Ее отец увлекался историей Древней Греции, в результате ей досталось греческое имя. В детстве, когда Элис что-то ломала или проливала, мама называла дочку Элис Катастрофа Квик. Элис обижалась, и с каждым разом расстояние между ней и матерью становилось чуть больше. Папа пытался убедить ее, что катастрофа – далеко не всегда плохо, но девочка не верила. Это такое понятие из греческой драмы, сама почитай, говорил он, даже специальное слово есть. Какое же? Элис не помнила. Она открыла «гугл». Катастрофа – финальная часть классической трагедии, следующая после протасиса, эпитасиса и катастасиса. Но разве катастрофа может быть хорошей? Элис загуглила «хорошая катастрофа» – да, вот оно, слово, которое уже пятнадцать лет как стерлось из памяти: «эвкатастрофа». Посмотри на себя, эвкатастрофа. Неожиданное решение неразрешимой проблемы. Эвкатастрофу часто путают с «богом из машины»[10], потому этот термин часто используют в уничижительном смысле, ведь бог не может находиться в машине, в жизни так не бывает. Пора заниматься, Гуничка.

АДРЕС: 345 Ист-… погодите, я же там больше не живу. Что написать – адрес Билла или все-таки прежний адрес? Рано или поздно ей удастся подыскать квартиру, и она организует пересылку почты по новому месту жительства. В конце концов, разве Келли сложно подержать у себя пару писем для изгнанной подруги? А они с Келли еще дружат? Элис вспомнила, что не лайкнула объявление о помолвке, зашла в фейсбук с намерением поставить лайк, чтобы не забыть, но обнаружила, что ее отметили на фотографии. Это был старый снимок Элис и ее подруги Мередит, сделанный много лет назад, в те времена, когда они вместе выступали в Карнеги-холле. Мередит часто постила подобные фотки, и Элис злилась. Вот они на снимке – Мередит со своей скрипкой, Элис за роялем, две маленькие девочки на огромной сцене, невероятно серьезные, отчаянно старающиеся выглядеть взрослыми. Господи, какая она тогда была целеустремленная. Ничто не могло ее остановить, даже Рахманинов потерпел поражение. Тяжело теперь смотреть на детские фотографии. Но еще тяжелее не смотреть.

– Элис?

Элис вернулась к реальности и обнаружила себя на крыльце дома 507 по Западной Сто одиннадцатой улице. Она прошла по Сто одиннадцатой до Бродвея, по привычке свернула с Бродвея на Сто девятую, исправилась и двинулась на восток по Сто девятой до Амстердам-авеню, затем по Амстердам-авеню, мимо бара «Проблейз», мимо «Пекарни», далее на запад по Сто одиннадцатой и