Я дрался на «Тигре». Немецкие танкисты рассказывают - Артем Драбкин

2 сентября 1940 года я начал прохождение повинности в Имперской трудовой службе. Наш 354-й батальон RAD находился в Гиллерсдорфе, в Австрии. Мы строили дороги. Работать приходилось до изнеможения. Надо сказать, что всего за два года до этого Австрия была включена в состав Германии. Практически всю войну я воевал в 9-й танковой дивизии, комплектовавшейся австрийцами. Между нами было такое тесное товарищество, что мы до сих пор дружим. Поскольку я числился кандидатом в офицеры, то был уволен из RAD досрочно, уже через три месяца, в конце ноября 1940 года.

В начале февраля 1941 года меня призвали. В полученной мной повестке было написано, что я должен прибыть в 33-й учебный танковый батальон в Санкт-Пельтен-Шпрацерн.

Четыре недели отводилось на базовую военную подготовку – уставы, строевая, изучение карабина 98к. Кроме этого проходили так называемое «привыкание к танку» – влезть в танк Pz-I и вылезти из него. По окончании этого курса началась собственно подготовка танкового солдата, Tankist. Изучали танки Pz-II, Pz-III и Pz-IV.

Кандидатов в офицеры 1922-го и более поздних годов рождения не переводили в действующую армию, поэтому меня и других отправили в Путлос, на курсы наводчиков. Там мы прошли интенсивное обучение. Много стреляли, изучали материальную часть. Кроме того, прошли дополнительные курсы саперов, разведчиков, посыльных и связистов.

В августе по моему ходатайству меня перевели в действующую армию. Я попал в 521-й батальон самоходных противотанковых орудий 3-й танковой дивизии. В бой я пошел на самоходке Panzerjäger SFL на базе танка Pz-I с 4,7-сантиметровой пушкой.

– Что вы знали о России, до того как вы туда попали?

– Ничего.

– Что вас больше всего удивило или впечатлило?

– Больше всего меня удивила и впечатлила бедность населения. Мы, танкисты, в городах практически не были. Все время шли через маленькие крестьянские деревни. Бедность нас очень впечатлила.

2 октября 1941 года началась операция «Тайфун». Для защиты наступающих во второй линии самоходок мы неожиданно получили четыре танка Pz-II без экипажей, и меня, как прошедшего обучение на танке Pz-II, перевели на них командиром. На танке я чувствовал себя в своей тарелке. Меня, как молокососа, быстро обучили тому, что я должен делать и чего я делать не должен.

Если говорить о танке, то с механической точки зрения он был хорошим. Но двигатель бензиновый. При попадании в танк он легко загорался. Броня тонкая. Поэтому нас вводили в бой только вместе с Pz-III и Pz-IV, всегда во второй волне или на флангах. Этот танк прошел в 1940 году французскую кампанию. Там он был еще так-сяк, но для России он уже не годился и быстро сошел со сцены.

Вскоре после начала наступления пошел дождь. Дороги раскисли. Мы медленно двигались через Мценск, Чернь на Тулу. Вражеское сопротивление было очень сильным.

– Кто был главным противником летом 1941 года – русская авиация, артиллерия или танки?

– Авиация – нет. Она присутствовала, но ее воздействие было не очень заметным. Артиллерия была очень хорошая. Было слишком много пехоты, это всегда меня очень удивляло, почему русское командование использует так много пехоты и так мало танков. До сентября русские танки были неактуальны, а в сентябре появился Т-34. Проблема в России была в отсутствии дорог, распутице. Но и сопротивление русских было очень сильным. Бои были интенсивные и очень тяжелые. У нас периодически были проблемы с боеприпасами, потому что приходилось много стрелять. Я не понимал, как русская пехота могла оказывать такое интенсивное сопротивление?! Тогда я не знал, это я сейчас знаю, что там были комиссары.

– Я от ветеранов Вермахта часто слышал, что русские солдаты были хорошие, а командование скорее плохим. Какое ваше мнение?

– Мне сложно судить, но я не считаю, что русское командование было таким уж плохим. Проблемы, которые были у русских, были вызваны ситуацией, возможно, также приказами, которые приходили слишком поздно. В русской армии приказы, которые поступили сегодня, завтра должны были быть выполнены абсолютно точно, хотя ситуация могла уже кардинально измениться. Русские офицеры часто не могли действовать согласно ситуации, потому что они были связаны приказом. В немецкой армии офицер имел свободу действия независимо от своего звания. Я бы сказал так: русская и американская армии были ориентированы на исполнение приказов, а немецкая – на реагирование в соответствии с меняющейся со временем ситуацией.

У немецких командиров была большая свобода действий. Например, у немецкого командира батальона был приказ атаковать населенный пункт А. Русский командир постарался бы в точности исполнить приказ. Немецкий командир посмотрел бы, что так не получится, и действовал бы так, как требовала ситуация, а не приказ. Немецкий офицер и солдат мог действовать по ситуации, он должен был выполнить задание, но у него была свобода действий. А у русского и американского офицера свободы действий не было. В этом была проблема. Я глубоко убежден в том, что начальные успехи немецкой армии были такими большими только потому, что каждый отдельный немецкий командир имел свободу действий.

– Фактически вы говорите о чувстве превосходства над противником. Когда оно начало исчезать?

– Я считаю, что немецкое армейское командование всегда превосходило противника. Проблема была только в недостатке людей, вызванном большими потерями, особенно пехоты.

– 11 октября несколько русских танков ворвались в Мценск, который был уже занят немецкими войсками. Вы помните этот эпизод?

– Да, да, да! Я там был! Ночью часов в 10 или 11 они ворвались в Мценск. Я должен был доставить сообщение из штаба батальона в церковь, в которой мы остановились на ночлег. Я был как раз в дороге, когда неожиданно увидел эти Т-34. У меня с собой был только пистолет, так что я просто спрятался в укрытие, а они проехали мимо. Где и как их подбили, я не знаю, знаю только, что их подбили. Там я впервые видел, как бегают генералы – он бежал в укрытие.

– В октябре 1941 года была распутица, а в ноябре был мороз. Что было хуже?

– Мороз. Когда солдаты рассказывают о морозах в России в 1941 году, каждый следующий год становится на один градус холоднее. Многие уже говорят, что было 50 градусов мороза! Меня ранило 26 или 28 ноября, так что больших морозов я не застал, но был такой случай. Мы еще сидели в грязи. Остановились где-то переночевать, а танки остались стоять возле дома, в котором мы разместились. Утром ударил мороз, и танки оказались вмерзшими в землю. Когда их попытались силой вытащить, то ничего не получилось – рвались тросы, ломалась ходовая. Нам пришлось лить бензин под танки и его поджигать, чтобы отогреть грунт. Стартеры моторов не работали. Приходилось каждый час прогревать двигатель, но на это тратилось много бензина и моточасов. Тогда стали под днищем поджигать бензин, налитый в разрезанную вдоль канистру. Разумеется, это было запрещено, но иначе завести танк не получалось. Кстати, у русских танков был такой недостаток – когда они заводились, то облако дыма было видно издалека. Еще запомнился эпизод, который случился много позднее. У русских была makhorka, это такой специальный табак, прототабак, обладавший сильным запахом. Как-то ночью я его учуял и поднял тревогу. Оказалось, что к нам подобрался взвод пехоты 30–40 человек. Если бы я не учуял его, они бы нас убили. После этого я всегда нюхал, русские пахли махоркой, а американцы – ароматизированными сигаретами.