Удар милосердия - Наталья Резанова

В тот день они остановились возле городишки, название которого Диниш забыл. Остановились на лугу, там же и представляли. На площади не было места – в городе стоял стоял какой-то воинский отряд, там же ошивались неизбежные в такие времена бродяги, лишенные крова.

Рыцарь, командовавший отрядом, оказался не вовсе лишен куртуазности, и был не прочь побаловать себя и своих людей представлением. Но, помимо прочего, пожелал увидеть «танец мечей». Что ж, «Дети вдовы» могли ему это предоставить. В труппе Диниша показывали довольно редкий вариант этого старинного танца, бывшего когда-то воинским упражнением. В Эрде его всегда танцевали мужчины, не меньше, чем вдвоем, или так, чтоб число участников всегда оставалось четным. На юге допускался и одиночный танец, женщины также могли его исполнять. Вероятно, в древности к этому отнеслись бы как к кощунству, теперь же смотрели, как на забавный курьез.

Комедианты воткнули в землю двенадцать мечей остриями вверх. Разумеется, это были всего лишь грубо обработанные полосы железа – даже если б вся труппа запродалась в рабство, они не добыли бы денег на дюжину боевых мечей. Они располагались вроде бы в произвольном прядке, а на самом деле в сложном, определявшем фигуры танца, требовавшем пробежек между близко поставленными лезвиями, прыжков через острия. Танец мечей танцевали босиком, и во времена боевых мечей человек, не обладавший ловкостью и умением, истекал кровью. Да и теперь, когда воинское упражнение стало забавой, ноги можно было посечь преизрядно.

Гистрионы взялись за инструменты. У Гиро был бубен, у Баларта – флейта. Матфре, казавшийся самым грубым и мрачным из троих, играл на нежной лютне. Зика, высоко подоткнув платье, вскинула руки. Мужчины исполняли этот танец, держа мечи или короткие копья. Диниш подозревал, что женщины в прежние времена – тоже. Но сам он этого не видел, не говоря уж об остальных. В руках Зики были всего лишь кроталы. Она щелкнула ими, Гиро ударил в бубен, и начался танец.

Диниш, следуя привычке, присматривал и за действием и за публикой. Ее набралось больше, чем он предполагал.

Помимо благородного заказчика, гордо восседавшего на коне, и его приближенных, поглазеть на диковинный танец явились и солдаты, а следом за ними подтянулись и бездомные, бродившие в окрестностях городка. Это были не мирные и скандальные нищие, которые были привычны в других краях, а люди молчаливые, потерянные, замкнувшиеся в себе. Тем опаснее они могли быть, очнувшись от ступора, и Диниш, обычно не терпевший солдатни, был рад ее присутствию. Беженцы, сидя на земле, наблюдали за танцем молча, а солдаты, наоборот, выражали шумное одобрение как мастерству актерки, так и ее прелестям. Зика, не будучи красавицей, умела с достаточной выгодой преподнести то, что в ней было хорошо – покатые плечи, пышную грудь, кудрявые каштановые косы. Выглядела она несколько медлительной, но с необъяснимой легкостью проскальзывала между мечами и прыгала через них. Ноги ее при этом открывались столь высоко, что у солдат вырывался восторженный вой.

Рыцарь оказался еще благороднее, чем ожидалось. Он одарил актеров пригоршней монет, среди которых затесалась даже одна золотая, и не потребовал себе Зику. Впрочем, возможно, он рассчитывал, что она сама к к нему придет. Диниш также не исключал такой возможности. Если Зика загуливала слишком откровенно, Матфре бил ее, но ради пользы дела мог закрыть глаза. А безопасность труппы того стоила. Греха попустительства тут нет – они не венчаны. Многие актеры имели семьи, но трудно было найти таких, чтоб принесли брачную клятву у алтаря. Не потому, что были столь уж беспутны. Актеры, в силу греховности своей профессии, считались недостойными церковных таинств. Трудно было найти священника, который согласился бы венчать актера, либо отпевать его, если только актер не отрекся от ремесла. Об этом размышлял Диниш, когда услышал голос:

– А можно мне?

Говорили на эрдском диалекте. Голос был женский. А назвать женщиной ту, что стояла перед ним, было бы слишком лестно. Это была беженка. Как все они – наполовину чучело, наполовину призрак. Ворох тряпья, из которого торчит башка с волосами как пакля.

– Чего тебе надо? – нелюбезно осведомился Диниш на том же наречии.

– Я спрашиваю – можно мне попробовать? – она указала на мечи. Гиро как раз подошел к ним, чтобы вытащить из земли и унести.

– Ты хочешь танцевать?

Она кивнула.

Более нелепой затеи Диниш представить не мог. Это пугало огородное хочет сплясать танец, которому нужно долго учиться. С ума она спятила, что ли?

А ведь и правда, спятила. Сейчас, после голода и мятежа, многие рехнулись умом, а смотреть за ними некому, вот и бродят по дорогам.

Диниш оглянулся. На лугу, кроме них с Гиро и беженки, никого не осталось. Ладно, подумал он. Говорят, танцами лечат. Вот пусть и полечится. Ноги побьет, сразу в голове прояснится. Сделаем доброе дело, заодно и развлечемся…

– Гиро, – сказал он. – Возьми-ка бубен.

Тот с ухмылкой подчинился.

Женщина, подражая Зике, подоткнула подол – ноги у нее красивые, стройные, отметил Диниш. Вскинула руки и двинулась к мечам. Она танцевала без музыки, только под бубен. И первая мысль Диниша была – Гиро задал слишком быстрый темп. Вторая – черт побери, как точно эта баба запомнила движения Зики! Может, она знала танец раньше. И больше он не думал. Он смотрел.

Побродяжка точно повторяла фигуры, исполненные Зикой. Но… танец был какой-то другой. Не потому что Гиро, умышленно или случайно заставлял ее двигаться быстрее. В этом танце мечи не становились острой (во всех смыслах этого слова) приправой к женской прелести. И прелести тоже не было. Опасность не выглядела двусмысленной, как в танце Зики. В нем была ясность, суровость и простота. Сквозь нынешний облик танца проглянуло его первоначальное предназначение. Хотя ладони женщины были пусты, Диниш мог бы поклясться, что видит мелькание вращаемых над ее головой мечей.

– Хватит! – крикнул он.

Гиро опустил бубен. Он выглядел уставшим, сильнее, чем женщина. Диниш махнул ему рукой – свободен – и обратился к беженке.

– Ты училась этому танцу?

– Я увидела, как она танцует, и мне захотелось сделать так же.

Диниш не склонен был верить, но чувство это было ему знакомо. Женщина тем временем успела подойти к нему, и теперь Диниш видел, что по возрасту, если не по каким либо иным признакам ее лучше называть девушкой. Более того, наружность ее оказалась не так неприятна, как померещилось ему вначале. Правильные черты лица, большие глаза… и при этом взгляду не за что зацепиться. Разумеется, вряд ли большинство жителей Эрда могло нынче похвалиться здоровой полнотой и ярким румянцем. Но блеклость собеседницы выглядела не следствием пережитого, а неотъемлемым свойством ее натуры.

– Садись.

Она, не смущаясь, последовала приглашению.

– Попробуем узнать, на что еще ты годишься.

Она не засмеялась и не возмутилась этими словами. Правильно, Диниш имел в виду совсем не то, что подумала бы любая женщина. Или почти любая. Он протянул ей лютню. Она покачала головой.