Почему существует наш мир? - Джим Холт

Утверждение, что Бог сотворил мир из ничего, не возвышает ничто до сущности, равной божеству, а просто означает, что Бог не сотворил мир из чего-то уже существовавшего, – на этом, среди других христианских теологов, настаивал святой Фома Аквинский. Тем не менее догмат о «творении из ничего» как бы превратил понятие «ничто» в реальную онтологическую возможность и сделал концептуально возможным вопрос «Почему существует Нечто, а не Ничто?».

И через несколько столетий этот вопрос был наконец задан – и задал его коварный щеголь немецкого двора, а также один из величайших умов всех времен Готфрид Вильгельм Лейбниц. Случилось это в 1714 году, когда шестидесятивосьмилетний Лейбниц приближался к завершению длинного и невероятно продуктивного жизненного пути. Одновременно с Ньютоном и независимо от него Лейбниц изобрел математический анализ; единолично произвел революцию в логике; создал невероятную метафизику, основанную на бесконечности сущностей под названием «монады», которые подобны душе, и на аксиоме (позднее жестоко высмеянной Вольтером в «Кандиде»), что это «лучший из возможных миров». Несмотря на славу философа и ученого, Лейбниц был оставлен в Ганновере, когда его светлейший работодатель, курфюст Георг Людвиг, поехал в Британию, чтобы короноваться как король Георг I. Здоровье Лейбница ухудшалось, и два года спустя он скончался. Именно в таких удручающих условиях Лейбниц написал свои последние философские сочинения, в том числе «Начала природы и благодати, основанные на разуме», где выдвинул так называемый «принцип достаточного основания». Согласно этому принципу, существует объяснение для каждого события и ответ на каждый вопрос.

Для Лейбница, который ради продвижения по службе всегда притворялся ортодоксом в религиозных делах, ответ был очевиден: причиной существования мира является Бог, создавший его Своей волей по причине Своей высочайшей благости. Но как объяснить существование Самого Бога? У Лейбница был ответ и на этот вопрос: в отличие от Вселенной, которая существует на определенных условиях, Бог необходим и содержит причину собственного существования в Себе Самом – Его несуществование логически невозможно.

Таким образом, едва задавшись вопросом «Почему существует Нечто, а не Ничто?», Лейбниц тут же от него отделывается: Вселенная существует по воле Бога. А Бог существует по воле Бога. Согласно Лейбницу, Божественная природа сама по себе способна дать исчерпывающий ответ на тайну бытия.

Однако ответ Лейбница на загадку существования продержался недолго, и в XVIII веке философы Дэвид Юм и Иммануил Кант (которые были противниками в большинстве вопросов) дружно назвали его онтологической подтасовкой. Они сошлись на том, что некоторые сущности в самом деле не могут существовать с точки зрения логики – например, квадратный круг, – но существование чего-либо не может быть гарантировано только чистой логикой. «Все, что мы можем себе представить существующим, мы также можем себе представить несуществующим, – писал Юм. – Таким образом, нет сущности, чье небытие являлось бы противоречием»16, включая Бога.

Но если существование Бога не является обязательным, то возникает совершенно новая метафизическая возможность: возможность абсолютного ничто – когда нет ни мира, ни Бога, ничего вообще нет. Впрочем, почему-то ни Юм, ни Кант не восприняли вопрос «Почему существует Нечто, а не Ничто?» всерьез. Юм считал, что любой ответ на этот вопрос будет «просто софистикой и иллюзией», потому что не может основываться на нашем опыте. С точки зрения Канта, попытка объяснить бытие в целом будет неизбежно вынуждена растянуть понятия, с помощью которых мы структурируем мир (например, причинность и время), за рамки их правомерности – и натянуть их на реальность, выходящую за границы нашего мира, реальность «вещей в себе». По убеждению Канта, подобная попытка приведет лишь к ошибкам и несообразностям.

Последующие поколения философов, возможно, под воздействием строгой критики Юма и Канта, не осмеливались задуматься над вопросом «Почему существует Нечто, а не Ничто?». Великий пессимист Шопенгауэр, объявивший, что загадка бытия есть «маховое колесо, поддерживающее в движении часы метафизики»17, тем не менее называл тех, кто притворялся, что разрешил ее, «дураками», «тщеславными хвастунами» и «шарлатанами»18. Немецкий романтик Фридрих Шеллинг утверждал, что «главная задача всей философии – это разрешение загадки существования мира». Однако вскоре Шеллинг пришел к выводу, что бытие невозможно объяснить с помощью разума: самое большее, что мы можем сказать, это то, что мир возник из недр вечного небытия в результате непостижимого скачка. Гегель написал много туманных текстов на тему «исчезновения бытия в небытие и исчезновения небытия в бытие»19, но датский мыслитель Серен Кьеркегор с иронией назвал диалектические ухищрения Гегеля «рассуждениями торговца пряностями»20.

В начале XX века интерес к загадке бытия несколько возрос, в основном благодаря французскому философу Анри Бергсону. «Я хочу знать, почему существует Вселенная», – заявил Бергсон в книге «Творческая эволюция», выпущенной в 1907 году. Бергсон считал, что все сущее: материя, сознание и Сам Бог – есть «победа над небытием». Впрочем, после долгих размышлений он пришел к выводу, что эта победа вовсе не так удивительна, ведь противопоставление «Нечто и Ничто» основано на иллюзии – на иллюзии возможности существования Ничто. С помощью ряда сомнительных аргументов Бергсон якобы доказал, что идея абсолютного Ничто содержит внутреннее противоречие, подобно идее круглого квадрата. Поскольку идея Ничто не имеет смысла, то и вопрос «Почему существует Нечто, а не Ничто?» тоже не имеет смысла.

Этот удручающий вывод никак не повлиял на Мартина Хайдеггера, который считал Ничто вполне себе существующим в виде этакой отрицательной силы, угрожающей уничтожить сферу бытия. В самом начале серии лекций, прочитанных в 1935 году во Фрайбургском университете (где он получил должность ректора после принесения присяги гитлеровскому национал-социализму), Хайдеггер назвал вопрос «Почему существует Нечто, а не Ничто?» самым глубоким, самым далеко идущим и самым фундаментальным из всех вопросов.

И как же Хайдеггер отвечал на этот вопрос в ходе чтения лекций? Почти никак. Он пространно распространялся об экзистенциальном значении вопроса; занимался любительской этимологией, сваливая в кучу греческие, латинские и санскритские слова, связанные по происхождению с «Sein», немецким словом «бытие»; восхвалял поэтические достоинства досократиков и греческих драматургов. Когда в конце последней лекции Хайдеггер сказал, что «тот, кто способен задать вопрос, способен и ждать – если понадобится, то всю жизнь», та часть аудитории, которая все это время надеялась получить намек на какой-то ответ, должно быть, устало кивнула.

Хайдеггер, безусловно, был самым влиятельным философом XX века на европейском континенте, но в англоговорящем мире величайшим философом был Людвиг Витгенштейн. Они оба родились в 1889 году; в том же, что касается личных качеств, храбрый и аскетичный Витгенштейн был во многом противоположен вероломному и тщеславному Хайдеггеру. Однако они оба были одинаково очарованы тайной бытия. «Загадочно не то, как мир устроен, а то, что он существует»21, – утверждал Витгенштейн в одном из лаконичных положений (под номером 6.44) в «Логико-философском трактате», своей единственной работе, которую он опубликовал при жизни.