Поэт и Русалка - Александр Бушков

— Тысяча чертей со всеми архангелами! — воскликнул барон. — Так он запросто может тут околачиваться! Взять мерзавца за глотку…

— И далее? — с невозмутимым видом поинтересовался граф. — Какое обвинение прикажете предъявить? Как убедить судью в его виновности?

Барон со сконфуженным видом уставился на носки своих покрытых дорожной пылью башмаков. Сказал, пожимая плечами:

— Да, об этом я как-то не подумал… Но ясно же, что все это неспроста! Какие, к дьяволу, совпадения? Когда такое вот начинается, нет никаких совпадений, а есть наш законный клиент…

— Полностью с вами согласен, — сказал граф. — Но советую, дорогой барон, почаще вспоминать, что все остальное человечество никакого представления не имеет о созданном в восемьсот пятнадцатом году союзе «Трех черных орлов». О действующих в глубочайшей тайне департаментах, занимающихся тем, что наш просвещенный век свысока именует мистикой и чертовщиной. Господи, да мы сами не знаем в точности, как обстоит с этим в других державах. Имеются сильные подозрения по поводу Франции, Англии и, как ни странно, Голландии, но точных сведений нет. Как нет их и о некоем крайне интересном ответвлении папской канцелярии… Нас мало, мы врозь, мы сплошь и рядом бродим во мраке — а тот самый просвещенный век, о котором я только что упоминал, к сожалению, уверился, что в наше время нет и не может быть ничего сверхъестественного. Ну какое может быть сверхъестественное во времена электричества, пара и рассуждений, отрицающих историчность библейских книг?

— Но ведь нужно же что-то делать? — с запальчивой обидой воскликнул барон.

— Ну разумеется, — кивнул граф. — С величайшей осторожностью и ювелирным тщанием. — Он задумчиво потер высокий лоб. — Вообще-то, если смотреть ретроспективно, во всем этом нет ничего нового. Оживающие ночью статуи — предмет жутких россказней, насчитывающих несколько сот лет. Я не большой знаток вопроса, но кое-что приходилось слышать… сугубо частным образом.

— Точно, — поддакнул барон. — Мне тоже доводилось слыхивать. Вот железную руку Геца фон Берлихингена хотя бы взять, которая сама по себе ночами слонялась и людей душила. Да мало ли… А вы?

— У нас в России, барон, со статуями обстояло несколько иначе, — сказал Пушкин. — Их, собственно говоря, не имелось вовсе — не в наших традициях было заниматься скульптурой. Оттого и страшных россказней быть не могло. Сто тридцать лет назад появились у нас статуи — но пока что, слава богу, обходилось. А впрочем… На юге России мне приходилось слышать о тамошних каменных истуканах немало поразительного и жуткого. Древние изваяния, по убеждению некоторых, в некие ночи имеют привычку прогуливаться окрест — к несчастью для невезучего путника. Сейчас мне над этими рассказами смеяться не хочется.

Граф сказал негромко:

— Сдается, господа, наша служба решительно отвращает от насмешек над любой странностью — потому что, выясняется, ничего заранее не известно… Позвольте подвести некоторые итоги? Все говорит за то, что мы имеем дело с людьми, овладевшими искусством управления неодушевленными статуями. Господа эти, никаких сомнений, используют свое умение во зло… и, чрезвычайно похоже, сделали его источником дохода. Сомневаюсь, барон, что смерть вашего банкира в Гогенау последовала исключительно оттого, что он ненароком поссорился на улице с нашими странниками. Вероятнее всего, и там во главе угла лежали деньги, благодарность счастливого наследника. Ну что же… Для того наши департаменты в первую очередь и созданы, чтобы втихомолку выявлять и изобличать подобных субъектов… Я немедленно отдам распоряжения. Вашего итальянца начнут искать уже через полчаса… И, разумеется, Ключарева тоже. Но отправить их к уголовному судье мы, как вы сами понимаете, не сможем… Строго говоря, мы не в состоянии даже подвергнуть их допросу по всем правилам. Можно заранее предсказать: они, обладая, без сомнения, изрядной долей наглости и цинизма, будут смеяться нам в лицо, прекрасно понимая, что любой непосвященный человек сочтет нас сумасшедшими…

— Тысяча дьяволов! — не выдержал барон. — Что ж нам вообще делать?

Граф усмехнулся:

— Мы, в «сером кабинете», применяем рискованный, но единственно возможный способ. Даем человеку понять, что знаем о нем все… или почти все. У большинства не находится достаточно хладнокровия, чтобы держаться так, словно ничего не произошло. Сплошь и рядом они начинают действовать — в первую очередь против тех, кто явился их изобличать. Порой это бывает достаточно опасно… чрезвычайно рискованно, не буду скрывать. Но, с другой стороны, не остается никаких недомолвок и неясностей, возникают прямые и убедительные доказательства, позволяющие применить… внесудебные меры.

Пушкин пытливо посмотрел ему в глаза:

— Рискну предположить, без потерь среди охотников при такой практике не обойтись?

— Увы, — ответил граф, не моргнув глазом. — Но это единственный верный способ вывести наших клиентов на чистую воду. У вас есть возражения?

— Никаких.

— А у меня тем более, — сказал барон, улыбаясь одними углами рта. — Все как на войне, разведка боем… Дело понятное. Считайте, что я ваш. Уж я ему выскажу прямо в лицо все, что думаю о таком способе заколачивать денежки…

— Господин Пушкин, — сказал граф, — не составили ли вы список книг? Я имею в виду каталог библиотеки вашего предприимчивого петербуржца?

— Ну разумеется. Он у меня в чемодане. На всякий случай.

— Прекрасно, — сказал граф. — Нынче же он нам понадобится, есть человек, знающий толк в таких делах…

— Черт побери, что там такого интересного? — воскликнул барон, небрежно опершись на каменные перила украшенного статуями Карлова моста. — Вы, друг мой, уже четверть часа таращитесь в ту сторону, словно там бог весть какое чудо из чудес…

— Чрезвычайно живописные дома.

— Да что в них такого живописного? Дома как дома. К живописи я, должен вам сказать, отношусь со всем почтением… но ведь живопись — это батальное полотно. Кони несутся, разметав гривы и оскалив зубы, блещут сабли, знамена развеваются… А все остальное — это уже не живопись, а так, забавы…

— Вам трудно понять, барон, — сказал Пушкин, не отводивший взгляда от высоких домов на том берегу, с узкими окнами и черепичными крышами. — У вас в Германии…

— В Пруссии!

— Прощу прощения. Конечно же, в Пруссии… У вас в Пруссии никого не удивишь количеством и многообразием старинных каменных домов. В России обстоит несколько иначе. Предки наши строили главным образом из дерева, и такая красота была чертовски недолговечной, учитывая все войны…

— Ну, ваше дело… — сказал барон, покручивая усы с видом величайшего нетерпения. — Не видели вы настоящей красоты, — когда на королевском смотру гусарские полки выстраиваются в одну линию, звучит команда, и сотни клинков одновременно блистают в солнечных лучах. Вы ведь, как я понимаю, из статской службы пришли?