Из жизни Ксюши Белкиной - Вера Колочкова

— Мам, ты чего? Встала, как вкопанная… Вон переход, пошли давай! – вернула ее в реальность нетерпеливая Олька.

— Да–да, идем быстрее, опаздываем…

Дверь им открыла мать — раскрасневшаяся, улыбающаяся, в кокетливом голубом халатике с оборочками. В уютной прихожей расплывался накатывающий из кухни плотными густыми волнами умопомрачительный запах жарящейся с чесноком курицы, из комнаты громко доносился взвинченный до предела голос футбольного комментатора.

— Раздевайтесь и проходите, Иван Ильич как раз свой футбол по телевизору досматривает… — подтолкнула она их, враз оробевших, к большим красивым дверям с цветными стеклышками. – Идите, знакомьтесь, он сам мне велел вас пригласить!

Олька первой нерешительно потянула за круглую медную ручку, приоткрыла дверь и, просунув в образовавшуюся щель голову, скромно произнесла:

— Здрассти…

— О–о–о, вы уже здесь, красавицы! А я ни слышу ничего! – поднялся из красивого полосатого кресла навстречу им плотный лысый мужчина в спортивном костюме. – Давайте знакомиться! Меня Иваном Ильичом зовут… А ты, наверное, Ксюша? – обратился он к вконец смутившейся под взглядом его неожиданно ярких синих глаз Ксюше.

— Да… А это дочка моя – Оля… — тихо проговорила она, слегка поведя в Олькину сторону головой и одергивая непривычно короткую кофточку, которую Олька чуть не силой утром натянула на нее и в которой сама, будучи намного выше матери ростом, ходила «голопупой», строго следуя веяниям моды.

— Очень, очень приятно! – расплылся в улыбке Иван Ильич. – Зиночка! Какие у тебя хорошие девочки! – крикнул он в сторону кухни, подходя к дверям комнаты. – Прямо обе девочки — припевочки!

Он подошел совсем близко, ласково приобнял их за талию, и прижал на секунду к своему плотному телу. Заглянув сверху в Ксюшино лицо, обдал хитрющей и живой синевой смеющихся глаз. И ведь всего лишь чуть–чуть полежала эта большая теплая рука на худых ее ребрах, а она взяла и поплыла… Сроду с ней такого не случалось! Как будто прожгло теплом все ее внутренности, и тепло это засопротивлялось, не желая выходить обратно, – осталось там, внутри, щекоча и непонятно тревожа. Ей даже показалось, что на коже, под кофтой, обязательно должен остаться след от его ладони… «Господи, стыд–то какой!» — с ужасом подумала она, глупо улыбаясь и моргая растерянно глазами, — «Никогда со мной такого не бывало! Аж дыхание пресеклось и лицо покраснело, наверное…»

В комнату уже входила мать, неся на большом, небывалой красоты синем блюде огромную жареную курицу, обложенную со всех сторон дольками румяной запеченной картошки и свежей зеленью.

— Ого, какая курица большая! – повела носом вслед за блюдом Олька и громко проглотила слюну, осторожно–испуганно взглянув на мать, все утро читавшей ей лекции о правилах хорошего тона. – Мам, ты чего? Что это с тобой?

— А что? – испуганно спросила Ксюша, хватаясь за щеки.

— Ты красная вся такая…

— Да я стесняюсь просто! Сейчас пройдет…

— Это не курица, Оля, – с досадой произнесла мать, пристраивая блюдо в центре накрытого посреди комнаты большого стола. – Это индейка…

— Индейка?! – округлила глаза Олька. — Никогда в жизни не ела индейку! Вкусно, наверное…

— Девочки, за стол! За стол! – легонько подтолкнул их Иван Ильич. – Зиночка, а где вино?

— Да они у меня совсем не пьют, Ваня! Я их в строгости воспитываю! – поглаживая Ксюшино плечо и умильно улыбаясь, проговорила мать.

— Так и я ж им водки не предлагаю! А настоящего грузинского вина за знакомство просто грех не выпить! Неси бутылку, Зин!

— Вань, ну оно ж дорогое…

— Что значит, дорогое? Не дороже гостей! Ты чего? К тебе ж дети пришли…

Мать нехотя достала из красивого бара бутылку «Киндзмараули», поставила на стол. Сняв фартук, села рядом с Иваном Ильичом, продолжая растягивать губы в приличествующей случаю улыбке. Ксюша вдруг остро, всей кожей почувствовала ее раздражение, сидела, опустив плечи и с силой прижимая локти к бокам. Она всегда очень болезненно ощущала ее раздражение, оно выбивало своей плотной волной все мысли из головы, заставляло струной натягиваться мышцы, и в глотке сам собой появлялся твердый слезный столбик – ни подышать, ни поплакать…

— Ну что ж, за знакомство! – наливая в Ксюшин фужер вино, предложил Иван Ильич.

— Спасибо, мне не надо… — коротко взглянув на мать, пролепетала Ксюша.

— Что значит – не надо? — нарочито–громко произнес Иван Ильич. – А я говорю — надо! Ты знаешь, кто я такой? Я бывший генерал! И потому уж извини — привык командовать!

— Генерал?! – снова округлила глаза Олька, протягивая ему и свой фужер, — вот это да…

— Бывший, Оленька, бывший… Теперь вот одомашнился – хозяйку себе завел…

— А раньше что, не было хозяйки?

— Оля! – укоризненно дернула ее за рукав Ксюша. – Что ты говоришь…

— Жена моя умерла пять лет назад… Царствие ей небесное – святая была женщина! — помолчав, вдруг совсем грустно заговорил Иван Ильич. — Мы с дочкой вдвоем остались. А недавно она замуж выскочила – да не куда–нибудь, а в Бельгию! Представляете? Вот и жил я совсем один. Что ж делать… А теперь будем с вашей мамой вместе век доживать! Два одиночества — это уже веселее, чем одно, правда? Так за знакомство, девочки? Надеюсь, вы у нас теперь частыми гостями будете!

— Ага! – радостно закивала головой Олька. – У вас здесь так классно! Квартира – блеск! А машина тоже есть?

— Есть… — улыбаясь, чокнулся с ней Иван Ильич.

И дача?!

— И дача…

— Вот это да–а–а… — восторженно протянула Олька, принимаясь за индейку. – Ой, как вкусно! А на дачу нам тоже можно будет приезжать?

— И даже нужно! – рассмеялся Иван Ильич, с удовольствием наблюдая, как она смачно облизывает свои пальцы. – Люблю искренних людей! Я и сам раньше таким был – куда теперь все подевалось, не знаю…

От выпитого вина Ксюша неожиданно осмелела — даже исчез из горла застрявший там поначалу слезный столбик, и решилась таки еще раз взглянуть в эти хитрющие яркие глаза, вобрать в себя еще немного их синевы — пусть будет, останется на память яркое пятнышко в голове… Вдруг стало ей так хорошо от присутствия этого далеко не молодого, а для нее, наверное, уже и старого мужчины, что она снова испугалась, и снова быстро опустила глаза в тарелку с нетронутым куском индейки.

— Иван Ильич, а вы почему вино не пьете? – продолжала свой допрос Олька, наивно хлопая длинными ресницами и никак не реагируя на выразительные бабкины взгляды, направленные короткими яростными вспышками в ее сторону.

— Да мне нельзя, деточка… — развел руками Иван Ильич. – У меня ведь два инфаркта уже было. Теперь ни пить, ни курить – ничего нельзя! Я и дочке обещал, когда она уезжала…

— Понятно! – махнула на него рукой Олька. – Тогда налейте мне еще вина! Вкусное такое!