Седьмой свиток - Уилбур Смит

Крестьяне из деревни застали Ройан стоящей на коленях возле бассейна. Она не выпускала Дурайда, все еще шепча что-то. К этому моменту огонь уже угасал, а зарево рассвета горело куда ярче.

На отпевании в церкви оазиса присутствовали все основные сотрудники Департамента древностей. Даже Аталан Абу Син, министр культуры и туризма, начальник Дурайда, приехал из Каира на служебном черном «мерседесе» с кондиционером.

Он стоял за Ройан и, хотя был мусульманином, участвовал в службе. Нахут Гудцаби расположился рядом с дядей. Мать Нахута была младшей сестрой министра, что, как не раз саркастически замечал Дурайд, восполнило для ее сына недостаток знаний и опыта в области археологии и несостоятельность в качестве администратора.

День выдался знойный. Снаружи температура превышала тридцать градусов, и даже под темными сводами коптской церкви было душно. Ройан задыхалась в облаках курений под монотонный голос священника, повторявшего древние слова молитв. Швы на правой руке страшно горели. И всякий раз при взгляде на длинный черный гроб перед богато украшенным алтарем Ройан вспоминала безволосую обгорелую голову Дурайда. Она покачивалась на скамейке, чуть не падая.

Наконец все завершилось, и она смогла вернуться на открытый воздух и солнечный свет. Но на этом ее обязанности не закончились. Как главная плакальщица, Ройан должна была идти за гробом, пока процессия проследовала к кладбищу среди пальм. Там, в семейной усыпальнице, Дурайда ждали родственники.

Перед тем как вернуться в Каир, Аталан Абу Син подошел к Ройан и пожал руку, сказав несколько слов в утешение:

— Произошла ужасная трагедия, Ройан. Я лично поговорил с министром внутренних дел. Мы поймаем бандитов, виновных в этом злодеянии. И не беспокойтесь насчет музея. Вы можете приступить к своим обязанностям, как только будете готовы.

— Я выйду на работу в понедельник, — ответила Ройан. Министр вытащил ежедневник из внутреннего кармана темного двубортного пиджака. Сверившись с ним и сделав какую-то пометку, он снова посмотрел на молодую женщину.

— Тогда зайдите, пожалуйста, в министерство во второй половине дня. В четыре часа.

Министр проследовал к ожидавшему его «мерседесу». Тем временем к Ройан подошел, чтобы пожать руку, Нахут Гудцаби. Его портили желтоватая кожа и кофейного цвета пятна под глазами, при этом Нахут был высок, волнистые волосы остались густыми, зубы не потеряли белизны. Безупречно скроенный костюм, легкий запах дорогого одеколона. На серьезном лице заместителя Дурайда застыла скорбь.

— Он был очень хорошим человеком. Я чрезвычайно уважал Дурайда, — проговорил Нахут, и Ройан кивнула, не желая еще как-либо реагировать на столь явную ложь.

Между директором музея и его заместителем не водилось дружбы. Дурайд не позволял Нахуту участвовать в работе над свитками Таиты; особенно это касалось седьмого свитка, что привело к сильной неприязни между сослуживцами.

— Надеюсь, вы подадите заявление на пост директора, Ройан, — сказал он. — Вы хорошо подходите для такой работы.

— Спасибо, Нахут, вы очень добры. Я пока не задумывалась о будущем, но разве вы не будете претендовать на эту должность?

— Разумеется, — кивнул тот. — Но это не значит, что остальным не стоит попробовать. Может быть, вы выхватите работу прямо у меня из-под носа. — Он самодовольно улыбнулся. Ройан лишь женщина в арабском мире, а Нахут — племянник министра. Всякому ясно, в чью сторону склонится чаша весов. — Будем соперничать по-дружески?

— Хотя бы дружить, — печально улыбнулась Ройан. — Мне понадобится поддержка.

— Вы же знаете, что у вас много друзей. В нашем отделе все любят вас. — Это по крайней мере было правдой. Нахут продолжил: — Вас подбросить до Каира? Уверен, мой дядя не будет возражать.

— Спасибо, но у меня есть своя машина. К тому же сегодня придется остаться в оазисе, чтобы утрясти кое-какие дела.

Это была ложь. Ройан собиралась к вечеру вернуться в квартиру в Гизе, но, по неизвестным ей самой причинам, не хотела сообщать Нахуту о планах.

— Тогда встретимся в музее в понедельник.

Ройан уехала из оазиса, как только сумела вырваться от друзей и родственников, а также крестьян, большинство из которых всю жизнь работали на семью Дурайда. Она чувствовала какое-то странное отупение; соболезнования и назидательные фразы из Священного Писания казались бессмысленными и нисколько не утешали.

Даже в этот поздний час бетонная дорога через пустыню оставалась весьма оживленной. В обе стороны тянулись вереницы машин, поскольку завтра была пятница. Ройан вытащила раненую руку из перевязи, чтобы та не мешала вести машину на приличной скорости. И все же она увидела зеленую линию деревьев, обозначавшую начало орошаемой и возделываемой полосы земли вдоль Нила, главной водной артерии Египта, только в пять с лишним часов вечера.

Как всегда, чем ближе к столице, тем больше машин. До огромного здания в Гизе, которое выходило окнами на реку и огромные каменные монументы, высившиеся в вечернем небе, Ройан добралась, только когда стемнело.

Оставив старый зеленый «рено» Дурайда в подземном гараже, Ройан поднялась на лифте на верхний этаж.

Открыв дверь квартиры, она замерла на пороге. Гостиная была разграблена — даже коврики подняли, а со стен сорвали картины. Ройан пришлось с трудом пробираться через груды сломанной мебели и разбитых украшений. Идя по коридору, она бросила взгляд в спальню и убедилась, что и та не избегла общей судьбы. Одежду выбросили на пол, шкафы стояли нараспашку. Одну из дверец сорвали с петель. Кровать перевернули, а подушки и простыни швырнули на пол.

Из ванной доносились запахи духов и прочей косметики, но у Ройан не хватило моральных сил отправиться туда. Она и так знала, что найдет. Вместо этого Ройан прошла по коридору к комнате, которую они с мужем использовали как кабинет и мастерскую.

Первой вещью в хаосе, которую она заметила и оплакала, были старинные шахматы, подаренные ей Дурайдом на свадьбу. Доску из янтаря и слоновой кости разбили на две части, а фигуры валялись по всей комнате. Ройан нагнулась и подняла белую королеву. У той откололась голова.

Держа фигуру в здоровой руке, женщина, как лунатик, подошла к столу у окна. Ее компьютер уничтожили. Казалось, монитор и системный блок раскурочили топором. С первого взгляда можно было понять, что на жестком диске не осталось информации — его уже не починить.

Следующий взгляд упал на ящик, где лежали дискеты. Его вместе с другими вытащили и швырнули на пол. И разумеется, опустошили. Помимо дискет, исчезли записные книжки и фотографии. Оборвались последние связи с седьмым свитком. После трех лет работы испарились последние доказательства его существования.

Ройан опустилась на пол, чувствуя себя измученной и побежденной. Рука снова заныла, и никогда в жизни Ройан не ощущала такого одиночества и такой уязвимости. Она и не думала, что будет настолько тосковать по Дурайду. У нее задрожали плечи, а глаза наполнились слезами. Ройан пыталась их сдержать, но они жгли глаза. Тогда она решила — пусть текут. Ройан сидела среди руин собственной жизни и плакала, пока слезы не иссякли, а потом свернулась калачиком на заваленном рухлядью ковре и погрузилась в сон, порожденный усталостью и отчаянием.