Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника - Александр Аннин

Но в тот январский день 1350 года, когда дон Хуан находился между жизнью и смертью, юный Педро и не мечтал о кастильском троне. Отвозя своего друга в королевский замок, он с досадой думал о том, что на сегодня оргия отменяется. Ведь ему, разумеется, придется провести ночь у постели тяжело раненного дона Хуана, внимательно наблюдая за действиями врачей.

Инфант продежурил у постели дона Хуана несколько дней. Как только Тенорио пришел в себя, королевский медик на радостях вознамерился было пустить ему кровь. Но дон Педро пригрозил, что выпустит кровь из самого врача, если тот прикоснется к жилам дона Хуана. И в результате сын адмирала благополучно выкарабкался с того света.

Однако подробнее поговорим о престолонаследовании. Непонятно, как можно было, находясь в здравом уме, помышлять о короне Кастилии в то время, когда отец дона Педро, тридцативосьмилетний гигант Альфонсо XI, просто поражал своих подданных железным здоровьем и могучей мужской силой? Незаконнорожденные сыновья и дочери кастильского короля жили чуть ли не во всех уголках страны, и каждого появившегося на свет бастарда отец щедро наделял титулами и богатством. Как писал современник, «победитель мавров и мятежных дворян, Альфонсо XI не мог одержать верх над своей невоздержанностью».

Однако бурная альковная жизнь не помешала этому правителю остаться в истории одним из величайших королей Кастилии.

Альфонсо Справедливый жестко подавлял все происки крупных вассалов и сеньоров, защищал привилегии городов и торгового люда; сдерживал противозаконные притязания духовенства на недвижимость, финансы и светскую власть. По его распоряжению строились университеты, школы искусств и мореходные училища, не говоря уже о храмах и монастырях, где также процветали науки. Королю Альфонсо Справедливому сопутствовали успехи в многочисленных военных походах против мавров, ибо он умел при необходимости проявлять и жестокость, и милосердие к врагам.

Решающая победа у реки Саладо в 1340 году, когда, как утверждалось, было убито двести тысяч мавров, навсегда покончила с их набегами на Кастилию, избавив народ от постоянного страха перед угрозой нападения. Теперь лишь небольшая провинция Гранада, расположенная по соседству с Андалусией, оставалась под властью эмира. И тот покорно платил дань христианскому королю.

* * *

Утром 21 марта 1350 года, в первый день Семаны Санты (Страстной недели), шестнадцатилетний кастильский инфант дон Педро и его друг дон Хуан де Тенорио не спеша въехали на длинный мост Сан-Тельмо. Впереди, в рваных клочьях тающего тумана, показалась изможденная кляча, которая устало тянула громыхавшую по камням телегу.

На этой телеге что-то лежало, накрытое мешковиной. Дон Хуан и дон Педро хорошо знали, что там лежит.

За телегой брели два рослых человека в уродливых кожаных балахонах, поверх которых были надеты заляпанные кровью кожаные фартуки. Лица скрывали островерхие колпаки с прорезями для глаз. На плечах «санитары смерти» несли кривые деревянные рогатины, с помощью которых складывали трупы на телегу.

Лоскуты черной материи, развешанные на всех въездах и выездах из Севильи, означали, что город охвачен эпидемией чумы. Да что город! Вся Испания, вся Европа и Азия (за редкими исключениями) были поражены в это время самой страшной в истории человечества пандемией «Черной смерти». Она свирепствовала шесть лет – с 1347 по 1353 год (пик пришелся на 1348–1350 годы). Чума унесла в могилу двадцать четыре миллиона человек – и это только в Западной Европе! Всего же «Черная смерть» скосила семьдесят пять миллионов жителей Востока и Запада.

Спасения от чумы не было. Множество городов стояло пустыми, на сотни верст вокруг источая смрад разлагавшихся трупов. «Черная смерть» хозяйничала всюду, лишь в наглухо запертые ворота монастырей ей достучаться не удавалось.

Как правило, люди, пребывая в нормальном состоянии, вдруг внезапно падали посреди разговора, работы, церковной мессы, романтического свидания. Их начинала трясти лихорадка, жар был такой, что кровь спекалась в жилах. Агония длилась три дня, затем несчастные умирали в бреду, даже не в силах исповедоваться перед кончиной.

Бывало, что горячечная лихорадка длилась дольше и сопровождалась столь же нестерпимыми муками. Но и в том и в другом случае, за час до смерти, страдальцев пробивал обильный кровавый пот.

Миллионы людей, ложась спасть, гадали, проснутся ли они завтра в добром здравии. А по утрам ощупывали подмышки и пах: не появились ли бубоны – вздувшиеся и отвердевшие лимфатические узлы, страшные признаки чумы…

Самое ужасное заключалось в том, что человек узнавал о своем приговоре не раньше, чем за три-пять дней до мучительной кончины. А вирус «Черной смерти» между тем жил в его организме уже месяц, ничем себя не выдавая. И пораженные, но не подозревавшие об этом люди, за несколько недель до начала лихорадки успевали перезаразить своих жен и детей, мужей и родителей, просто собеседников, даже тех, кто всего лишь находился рядом – в церкви, на корриде, в массовых шествиях по случаю того или иного торжества.

Ведь, несмотря на то что вокруг была смерть и бесчисленные похороны, несмотря на всеобщий траур по умершим родственникам, люди назло «Черной смерти» старались жить обычной жизнью, не пропуская ни одного праздника, ни единого повода пировать и развлекаться.

* * *

Дон Педро и дон Хуан де Тенорио остановились, чтобы уступить дорогу телеге скорби. И, хотя оба уже давно привыкли к смерти, все-таки невольно отвернулись, устремив свои взгляды в серые воды Гвадалквивира.

Но что это? Дон Педро и дон Хуан содрогнулись… Святые угодники! Всюду, насколько хватало глаз, сквозь дымку тумана проступали очертания всплывших утопленников. Их было много, очень много.

– Пречистая Дева, святой Тельмо… – прошептал дон Педро.

– О Боже, – эхом отозвался де Тенорио. – Ты знаешь, кто это? Это евреи, которых убили на прошлой неделе…

Дон Хуан и сам не заметил, что обратился к инфанту на «ты», как когда-то в детстве.

– Вот нам и прибавилось работенки, – пробубнил один из могильщиков: телега, нагруженная покойниками, поравнялась с всадниками.

– Какого черта! – ворчливо отозвался другой «санитар смерти». – Пусть консехо нанимает лодочников с баграми.

– Ну и дурак же ты, Пабло, – бросил первый могильщик. – Ведь эти покойники, что плещутся в реке, – не чумные и не заразные. Чистенькие, можно сказать. Наконец-то мы поработаем спокойно, ничем не рискуя. И положим в карман хорошие денежки.

– Верно, Хосе! Как это я не сообразил! – закивал второй могильщик.

– Потому что дурак, – повторил Хосе.

Могильщики, или, как их прозвали в народе «санитары смерти», умирали один за другим. И тем не менее в городском совете – консехо – была длинная очередь из желающих заняться этим гибельным промыслом. Ведь консехо платил за каждого подобранного и сожженного мертвеца огромные по меркам бедного человека деньги. И «санитары смерти» рыскали по закоулкам города, стучались в жилища, заглядывали в портовые доки… Они словно «охотились» на мертвецов. Да, могильщики прекрасно понимали, что рано или поздно сожгут и их самих (скорее рано, чем поздно). Но зато каждый вечер, вплоть до того черного дня, когда их свалит с ног предсмертная лихорадка, в карманах звенели монеты! А это позволяло каждую ночь устраивать пиршества с девочками.