Ее андалузский друг - Александр Содерберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Почувствовав некоторую усталость, Йенс решил передохнуть денек, прежде чем отправиться с очередной партией в Парагвай. Пошел было посмотреть на бокс, но поединок совсем сошел в рельсов, превратившись из честного боя в настоящую бойню. Йенс ушел до того, как судья прервал матч. Вместо этого провел полдня, осматривая достопримечательности, пытаясь почувствовать себя обычным человеком, — и тут же обнаружил, какая это скучища.
Вечером он набрел на хороший ресторан, вкусно поужинал, почитывая газету «Ю-Эс-Эй тудей», прихваченную с собой из отеля.
Поначалу Йенс не отреагировал на свое имя. Но, подняв глаза, узнал Джейн — младшую сестру Софии Лантц. Девушка вдруг возникла у его стола. Она мало изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз, — правда, тогда она была еще ребенком.
— Йенс? Йенс Валь! Что ты тут делаешь?
Улыбка Джейн сменилась радостным смехом. Он поднялся и почувствовал, как ему передалась ее радость, когда они сердечно обнялись.
— Привет, Джейн!
Молчаливого мужчину, стоявшего у нее за спиной, звали Хесус. Он не представился сам — его представила она. Они присели за его столик, и Джейн стала рассказывать еще до того, как приземлилась на стул. Йенс слушал, то и дело смеясь: он довольно быстро догадался, почему ей так подходит ее безмолвный Иисус. Она сказала, что они приехали в Буэнос-Айрес в гости к его родственникам, что детей у них нет и что живут они в трехкомнатной квартире у площади Ярнторгет[5]в Старом городе.
Йенс стал расспрашивать о Софии и услышал несколько общих фактов о ее жизни — что ее зовут теперь София Бринкман, что она вдова, воспитывает сына и работает медсестрой в больнице. Поняв, что она и так слишком много болтает, Джейн начала расспрашивать о нем. Йенс стал лгать, уверенно и убедительно, что занимается продажей удобрений, много ездит по работе, что семьи у него пока нет, но это, возможно, изменится в ближайшем будущем.
В тот вечер они замечательно поужинали и выпили. Хесус и Джейн отвезли его в такие места в городе, до которых он никогда не добрался бы самостоятельно. Йенс увидел истинное лицо города, и он понравился ему еще больше.
Хесус так и промолчал весь вечер.
— Послушай, он у тебя немой? — спросил Йенс.
— Иногда он разговаривает, — ответила Джейн.
В такси по дороге в отель он вдруг ощутил тоску — тоску по собственному прошлому. В ту ночь он плохо спал.
Машина, трясясь на ухабах, приближалась к Сьюдад-дель-Эсте. Йенс уже видел очертания города, радовался, что отделался от русских. Оставалось проделать кое-какие приготовления к отправке, затем оружие будет перегружено на грузовики.
В комнате для персонала лежало сообщение для нее. Белый твердый конвертик, на котором черными чернилами было написано ее имя. В ожидании, пока кофеварка сварит кофе, София открыла послание, быстро прочла и спрятала в карман.
Затем она продолжала механически делать дела, надеясь забыть содержание записки, однако оно отпечаталось в мозгу. Без четверти двенадцать она вошла в раздевалку, сняла рабочую одежду, взяла сумочку, накинула летнюю куртку и спустилась в холл.
Кузен уже ждал ее, кивком показав, чтобы она следовала за ним. София повиновалась, но в глубине души чувствовала себя неуверенно, словно внутренний голос подсказывал, что она приняла ошибочное решение. Однако неуверенность смешивалась с радостным возбуждением по поводу того, что она делает нечто спонтанное и непродуманное. Давненько с ней такого не случалось.
Машина была новехонькая — одна из последних моделей японских экомобилей. В ней не было ничего особенного — просто она была новая, в ней пахло новой машиной, и сиденья были на редкость удобные.
— Мы поедем в Васастан,[6]— сказал он.
София поймала его взгляд в зеркале заднего вида. Глаза у него голубые, холодные и настороженные.
— По какой линии вы с ним родственники?
— По всем линиям.
Она усмехнулась:
— Даже так? И что это значит?
— Со всех мыслимых сторон.
Казалось, он тем самым закрыл тему.
— Меня зовут Арон…
— Приятно познакомиться.
Остаток пути в машине царила тишина.
Столы, стулья, вращающаяся дверь в кухню. Освещение было слишком резким, картины на стенах представляли собой пейзажи, а на столах лежали бумажные клетчатые скатерти. Обычное кафе, ничего интересного.
Она улыбнулась, когда Гектор помахал ей рукой из-за дальнего столика, но попыталась скрыть улыбку, пробираясь к нему.
Мужчина поднялся ей навстречу, пододвинул стул:
— Я бы с удовольствием сам приехал за тобой, если бы не нога.
София села напротив:
— Все в порядке. Арон приятный попутчик, хотя и молчаливый…
Гектор улыбнулся.
— Ты пришла, — проговорил он и придвинул ей обернутое в пластик меню. — Мы так и не попрощались, — добавил он.
— Да, как-то не получилось.
Он сменил тон:
— Я прихожу сюда ради морепродуктов, они у них лучшие в городе, но об этом мало кто знает.
— Тогда я тоже их возьму.
София, не прикоснувшись к меню, держала руки на коленях. Гектор едва заметно кивнул человеку за барной стойкой.
Странно было видеть Гектора за пределами больницы. У нее возникло головокружительное чувство, будто ей предстоит обедать с совершенно незнакомым мужчиной. Но он заметил ее неуверенность и начал рассказывать забавные истории — о том, каково ходить по Стокгольму в гипсе, как пришлось разрезать штанину на любимых брюках и как ему не хватает больничной еды и картофельного пюре из порошка. Он умел развеселить, разрядить натянутую обстановку.
София слушала его вполуха. Ей нравилось смотреть на него. Его двухцветные глаза — один темно-синий, другой карий — приковывали взгляд. При ином освещении глаза меняли оттенок, словно он на некоторое время становился другим человеком.
— Пусто без меня в больнице?
Она рассмеялась, покачав головой:
— Да нет, все как обычно.
К ним подошла официантка с двумя бокалами вина:
— Испанское вино. Нельзя сказать, что им стоит гордиться, но пить вполне можно.
Гектор как бы в шутку поднял тост. София не притронулась к вину, взяла бокал с водой и отпила глоток, потом посмотрела на своего собеседника, ожидая встретить его взгляд, как это принято у шведов, когда люди за что-то пьют. Однако он не обратил на это внимания и уже отвел глаза. Она почувствовала себя нелепо.