Великолепные руины - Джесс Уолтер

Шейн: Я хотел вам сказать, что с книгами покончено. Я их больше не пишу.

Агент: Отлично! Я непременно сообщу Нобелевскому комитету.

И вот сегодня все его старания окупятся. Сегодня он встречается с продюсером, да не с каким-нибудь, а с самим Майклом Дином! Ну, вернее, с его ассистенткой, некоей Клэр. При помощи этой самой Клэр он, Шейн Вилер, сделает первый шаг из темноты книжного чулана на залитую ярким светом сцену в Каннах.

Как только придумает, что надеть.

Мама кричит снизу:

– Давай скорее, папа тебя в аэропорт отвезет! (Шейн молчит.) Солнышко, ты опоздаешь! Я тебе тосты поджарила. Ты так и не решил, что наденешь?

– Я сейчас! – кричит Шейн и с досады пинает кучу одежды.

Штаны и майки взлетают в воздух. Вот! То, что надо! Вываренные клешеные джинсы и вполне приличная летняя рубашка. Отлично! Теперь надо найти высоченные ботинки с двумя железными пряжками, и вид будет просто супер. Шейн быстро одевается, подходит к зеркалу и закатывает рукава, чтобы видна была татуировка.

– Ну вот, – сам себе говорит Шейн Вилер, – вот теперь можно ехать.

В «Кофебине» в 7.30 утра полно народу. За каждым столиком сидит по очкастому тощему сценаристу, у каждого сценариста на столе по «маку», и в каждом «маке» открыта электронная «финальная версия». В самом углу устроились два бизнесмена в серых костюмах, а напротив них пустой стул – Клэр дожидаются.

Клэр проходит через зал. Сценаристы пялятся на ее юбку. Вернее, на то, что под ней. Черт бы побрал эти каблуки! Чувствуешь себя подкованной лошадью.

– Доброе утро, Джеймс! Доброе утро, Брайан!

Они приносят извинения за то, что так долго не давали ответа. Все, как она и ожидала. Отличное резюме, прекрасные рекомендации, впечатляющее собеседование. Они уже успели поговорить с советом директоров и после долгих колебаний (Клэр поняла это так, что предложение сделали кому-то другому, но он отказался) решили пригласить ее на работу. Тут Джеймс кивает Брайану, Брайан достает большой желтый конверт и кладет его на круглый стеклянный столик. Клэр совсем чуть-чуть приоткрывает конверт. Становится виден заголовок: «Соглашение о конфиденциальности».

– Прежде чем вы откроете конверт, послушайте меня, – говорит Джеймс, а Брайан в первый раз за весь разговор отводит глаза: оглядывает зал, чтобы понять, не подслушивает ли кто.

Вот черт! В голове Клэр мелькают предположения, одно страшнее другого: зарплату выдают кокаином, надо сначала замочить того, кто сейчас работает на ее должности, на самом деле это музей порнографического киноискусства…

– Скажите, Клэр, что вы знаете о сайентологии? – неожиданно спрашивает Джеймс.

Через десять минут Клэр уже едет на работу. Ей удалось вымолить себе выходные на раздумье. Хотя – это ведь ничего не меняет? Ну и что, что музей ее мечты – это ширма для секты. Нет, так нечестно. У нее много знакомых сайентологов, и все они сектанты не больше, чем какие-нибудь лютые лютеране – ее родственнички с материнской стороны. Или правоверные евреи – родственники папаши. Но восприниматься-то это будет совсем по-другому! Все подумают, будто она управляет музеем, в который Том Круз отправил все, что не сумел сбагрить на распродаже.

Джеймс клялся, что никакой связи с церковью у музея не будет, разве только финансирование. Конечно, коллекция начнется с пожертвований общины, но большую часть экспозиции Клэр нужно будет собирать самой.

– Просто церковь нашла способ вернуть свой долг индустрии, которая годами поддерживала ее приверженцев, – объяснил Брайан.

И ее идеи им очень понравились: интерактивные экспонаты для детишек, зал для просмотра немого кино, недели сериалов, ежегодный фестиваль. Клэр вздыхает. Ну почему им надо было обязательно оказаться сайентологами?!

Клэр ведет машину автоматически, погруженная в свои мысли. Прямо как зомби, рефлексы сами работают. Дорога состоит из бесконечной череды поворотов и перестроений с полосы на полосу, тихих улочек, велосипедных дорожек и парковок. Маршрут составлен так, чтобы ровно через восемнадцать минут после выезда добраться до студии.

Клэр кивает знакомому охраннику, заезжает в ворота и паркуется. Прихватив сумочку, шагает к офису. Даже ноги спорят между собой на ходу: «уволюсь, останусь, уволюсь, останусь». «Майкл Дин Продакшнз» располагается в старом доме на территории «Юниверсал», раньше в нем жил какой-то писатель. Дом зажат между декорациями, офисными зданиями и звукозаписывающими студиями. Майкл на «Юниверсал» больше не работает, но он принес им столько денег в восьмидесятые и девяностые, что его не выкинули вон. Этот дом достался Майклу как довесок к договору с «Юниверсал». В договоре значилось, что Дин обязан показывать студии все свои проекты. Ему тогда очень нужны были деньги и он согласился. Да и показывать-то особенно нечего было.

Клэр включает свет и садится за компьютер. Проверяет рейтинги – вдруг что-нибудь изменилось? Но рейтинги который год подряд неумолимо показывают одно и то же: сверху детские передачи, за ними сериалы, снятые по известным комиксам (в 3D, конечно). Коммерческий успех легко просчитать и предсказать при помощи алгоритмов. Производство – трейлер – рекламная кампания – зарубежные рынки – фокус-группы для оценки реакции аудитории. Фильмы нынче – это просто информация о скидках, реклама новых игрушек или поддержка запуска компьютерных игр. Взрослые вполне потерпят три недельки и купят себе диск. Или по кабельному просмотр закажут. А премьеры в кинозалах – это помпезные театрализованные представления для юнцов, у которых сперма из ушей брызжет, и для их булемичных подружек. Кино, ее первая любовь, давно почило, протухло и смердит.

А ведь Клэр даже день помнит, когда влюбилась. Четырнадцатое мая 1992 года, час ночи. Помнит, потому что шестнадцатого – ее день рождения. Ей показалось, будто кто-то в гостиной хихикает. Оказалось, отец смотрит старый фильм и плачет. «Посиди со мной, зайка». И Клэр вместе с отцом досмотрела вторую половину «Завтрака у Тиффани». Ее поразила жизнь на экране. Казалось, будто жизнь эту Клэр придумала сама, а не увидела по телевизору. В этом и есть сила киноискусства: у зрителя возникает ощущение déjà vu. Через три недели отец ушел из семьи и женился на грудастой Лесли, двадцатичетырехлетней дочери его партнера по фирме. Клэр была уверена, что папу у нее украла Холли Голайтли из того самого фильма.

«Мы никому не принадлежим, и нам никто не принадлежит» – так говорила Холли.

Клэр поступила в дизайнерский колледж на факультет киноискусства, потом в аспирантуру Калифорнийского университета и уже совсем собралась защищать диссертацию, когда ее судьбу перевернули сразу два события. Во-первых, отца хватил удар, хоть и несильный, но достаточный, чтобы Клэр поверила в то, что родители, а заодно и она сама, очень даже смертны. А потом ей приснился сон. Про пятидесятилетнюю старую деву, библиотекаршу, с квартирой, полной кошек, и у всех кошек имена известных режиссеров. «Годард, немедленно выплюнь игрушку Риветт». Старой девой была Клэр.