Рассказ о непослушном сыне - Мацей Сломчинский

— А тебе какое дело? Ты что, исповедовать меня пришёл?

— Может, и исповедовать. Не видно его что-то…

— В город он поехал, милый, в город. Нет его здесь, на ваше счастье, а то бы он вас отсюда живо турнул, если бы вам вздумалось ночью к нам ломиться. Мне-то, старику, всё едино, делайте, что хотите, и так и этак мало вам поможет. Но он — другое дело…

— Да что ты с ним разговариваешь? — крикнула из-за двери хозяйка. — Какое этому мерзавцу дело до нашего Юзека? Ты его сперва спроси, чей он сын! Зачем бы его сюда принесло, если бы у него был дом, как у всякого порядочного человека!

За окном вдруг стало светло. Тени от мебели переметнулись из одного угла комнаты в другой. Машина остановилась перед самой хатой и стояла теперь, не выключая огней и мотора.

Первым вбежал в хату Палюх, за ним фельдшер и два парня с носилками. На крыльце толпились вооружённые молодые рабочие.

— Можно нести, — оказал фельдшер, выпрямился и защёлкнул чемоданчик с перевязочными средствами. — Только поосторожнее! Кажется, ничего серьёзного. Его только оглушили, а рана не опасная. Осторожнее!

Палюх и Земба выходили последними. Секретарь парторганизации обернулся с порога.

— Не ждите сына к ужину, пан Соботинский. В милиции ему дадут поесть.

— Что? — Хозяин выронил изо рта папиросу. Земба остановился в дверях и внимательно его разглядывал. Томек сразу всё понял. Он даже предугадывал слова, которые сейчас произнесёт Палюх. Да, так оно и должно было быть.

— Мы его только что поймали возле леса…

— Врёшь ты, су… — Это закричала мать.

— Нет, любезная пани. Он сразу же признался, кто таков и откуда.

Палюх тихо затворил дверь. Из хаты не доносилось ни шороха.

— Ты его ранил в руку! — рассказывал Палюх, когда они с Зембой шли через сад. — Ребята сразу его нашли. Он сидел на опушке и стонал. Остальные убежали. Наши уже отвели его в милицию!

Палюх искоса посмотрел на Томека, желая разглядеть выражение его лица. Но было темно, и он ничего не увидел. Земба молчал. Машина, увозившая Янека, двинулась с места, прокладывая своими зажжёнными фарами широкий, светлый коридор над дорогой. Палюх и Земба догнали группу молодых рабочих и вместе с ними молча зашагали по направлению к лагерю бригады.

В барак, где помещалась амбулатория, вели четыре деревянные ступеньки. Земба уже в десятый раз ставил ногу на последнюю ступеньку и всё никак не мог решиться войти. Наконец он просунул голову в полуоткрытую дверь.

— Ну как?

— Лучше. — Фельдшер посмотрел на часы. — Во сколько сбор?

— В десять.

— А сейчас половина десятого. Посмотрим, может быть, и удастся. Из больницы его бы и через неделю не выписали, а у нас по-другому. Пор-рядок! — Он похлопал Томека по плечу. — Ничего, брат! Всё уладится!

У фельдшера была длинная, тёмная, клином подстриженная борода, — она теперь особенно резко выделялась на фоне белого халата. Эта борода внушала доверие. Всё же Земба спросил:

— Но это в самом деле не опасно?

— Нет. Я ведь оказал тебе! Ну, а теперь уходи, сынок, мне ещё надо с ним повозиться.

Фельдшер легонько вытолкнул Томека за дверь. Отпуская дверную ручку, Земба остановился. Сокальчик что-то кричал из глубины барака. Голос у него был слабый, но чёткий.

Томек пересек площадь и подошёл к трибуне, сколоченной из желтоватых, блестящих, свежеоструганных досок. Рядом с трибуной стоял Гай, заслонив рукой глаза. Свет большой, пятисотсвечовой лампы бил ему прямо в лицо.

— Поднимайте!

Натянутый на деревянную раму огромный портрет Болеслава Берута возник из темноты и, казалось, держался в воздухе.

— Немного левее!.. Ещё!.. Хорошо!

Томек с минуту стоял неподвижно, всматриваясь в портрет. Потом вышел из залитого электрическим светом круга и зашагал в темноте в сторону столовой — длинного барака без стен, с крышей, опиравшейся на два ряда невидимых столбов. Поперёк этой крыши сверкал выложенный из сотен маленьких лампочек призыв: Новый город — новая жизнь!

Томек остановился и, не моргая, смотрел на надпись до тех пор, пока она не стала двоиться у него в глазах.

Одна из лампочек с треском лопнула, и точка под восклицательным знаком погасла. На покатой крыше зашелестели осколки стекла.

Земба вздрогнул. Он прошёл мимо столовой и уселся на сваленных в кучу досках в самом тёмном углу площади, но его нащупал там луч фонарика.

— Чего это ты расселся, герой? — весело рассмеялся командир дежурного отряда. — Пойдём, скоро начало сбора!

Земба поднялся, словно автомат, и пошёл в свою палатку. Взял полотенце и долго умывался в тазу прямо под деревьями. Потом, сидя на койке Сокальчика, молча натягивал гимнастёрку.

«Как звали того кулака?.. Соботинский».

— Это ты, Томек? — окликнули его, вероятно, уже в пятидесятый раз. — Расскажи, как было?

— Что?

— Сумасшедший! Ну, с патрулем?

— Да очень просто. Саданули Янека камнем в голову и убежали.

— Что ты скромничаешь! Ведь все уже знают, что ты их главарю прострелил лапу. Как только вы открыли пальбу, тут поднялась невообразимая суматоха. Весь комендантский отряд пошёл по тревоге. Мы по стрельбе догадались, что там у вас неладно. Ты лупил, как из пулемёта! Если бы ты видел, что здесь творилось!

— Во всей стране спокойно, а у нас какая-то Мексика! — сказал кто-то в углу. — Славно сработано!

— Кажется, собираются велосипеды давать? — отозвался другой голос из темноты.

— Может, и дадут, да не тебе!

— Земба получит, он передовик труда!

— Получит лопатой по известному месту!

Это сказал Свистек. Вероятно, подслушал тогда, о чём Сокальчик разговаривал с руководителями бригады. Теперь разболтает всем… Томек напряжённо ждал, но Свистек ничего не сказал.

— Земба заслужил больше, чем все остальные! — убеждённо сказал Стефчик. — Ведь я же сам видел, как он…

Томек сорвался с места и вышел из палатки. На площади Палюх разговаривал с Гаем и ещё с кем-то, — в темноте сразу не различишь.

— Всегда у нас, чёрт возьми, всё делается в последнюю минуту! — сказал Гай.

— Ну, ей-богу же, чего вы от меня хотите?! — Это говорил командир дежурного отряда. — Я и так вторую ночь не сплю. В голове у меня всё спуталось!

— Лучше бы ты спал, да к сроку поспел! — проворчал Палюх и тут же рассмеялся. — Да к чему нам ссориться! Расстроился я, вот и болтаю! Пять лет прошло после освобождения, а тут пальба, как на фронте… Даже толком ещё не знаю, как это произошло.

— Как? Обыкновенно! — Гай щёлкнул пальцами. — Растём мы, вот и всё! И то здесь ещё спокойно. Мне казалось раньше, что