Вне закона - Валерий Махов

– Скажите, Николай Иванович, а ведь Голицын и во сне разговаривает, вы, случайно, не знаете, о чем?

– Нет, Леночка, но когда мой учитель сразу после войны вербовал одну известную советскую кинозвезду, она обескуражила его фразой: «А вы знаете, я не могу работать на органы, я разговариваю во сне и могу все разболтать». Она, в отличие от многих коллег по цеху, не стала стучать, но история с ее неудачной вербовкой стала известной, а фраза – крылатой. Хотя лично для вас на следующую встречу я подготовлю список тем, обсуждаемых Голицыным под воздействием Морфея.

– Спасибо, Николай Иванович, я пошутила. Давайте используем наши оперативные возможности во имя мирных, в смысле, благих, тьфу, черт… ну, в общем… во имя наших общих целей.

– Как скажете, Леночка, как скажете. По Хряку вопросы есть?

– По Хряку – нет. У меня вопрос личный. Наш контракт заканчивается после искоренения нами всей преступности в регионе?!

– Нет, Леночка. Он заканчивается только со смертью одного из участников контракта. Единственный нюанс, на который я хотел обратить ваше внимание, это то, что смерть должна быть естественной. В противном случае последствия могут быть непредсказуемыми. Но мы заболтались. Вам пора. Удачи, прелестница моя. Удачи!

После того памятного посещения могилы матери накануне свадьбы Лена никогда даже в мыслях не позволяла себе вернуться к старому, то есть на тропу войны. Ей очень нравились ее домашний халат, мягкие тапочки, возня у плиты. Придумывание новых блюд было дня нее сродни придумыванию новых поз в постели. Поваренная книга стала для нее своего рода Камасутрой. Они кайфовали с Антоном от своей молодости, своего секса, своей кулинарии, своей квартиры, своих разговоров… Короче, от всего своего – совместного.

Что бы ни затеяла Лена, все приводило Антона в восторг, и наоборот. Одним словом, они любили друг друга. Господи! Какое это счастье!

Но вот появился, словно ядовитый гриб после слепого дождя, Николай Иванович, и это было угрозой для всего того, к чему так тяжело и упорно шла Лена. Она сразу же решила убить Кузнецова, чтобы не стать игрушкой в его руках. Единственное, что не решила еще Лена, это когда и как.

Но непростая жизнь уже научила ее, что нужно просто ждать – и в нужный момент подсказка будет найдена. А пока Лена расположилась на пустыре напротив дома буфетчицы и дурогонки Галины Перебийхвост и, удобно откинувшись на сиденье, попивала из банки пиво и наблюдала за всеми, кто подходил к пустырю и свалке.

Буфетчица появилась в 22.30. Лена узнала ее по огромной копне измученных перекисью волос и тяжелым сумкам, которые были бы, пожалуй, не по плечу и известным одесским амбалам. А вот Галина Ивановна несла шабашку домой легко и уверенно, в сотый раз подтверждая придуманный трудолюбивыми муравьями тезис о том, что «своя ноша не тянет». Она зашла в дом, зажгла свет и бросилась в кухню – очевидно, готовить ужин. Тот, для кого она так вдохновенно старалась, возник неожиданно и совсем не оттуда, откуда ждала его Лена. Он резко открыл дверь ее машины, и Лена боком повалилась в траву.

– Кого пасем? – хрипло выдохнул Хряк.

– Ой, мужчина, как вы меня напугали! Мы с подругой заблудились, и она пошла за подмогой, а я тут сижу и дрожу.

Лена, натурально дрожа, поднялась и потянулась за пивом. Это успокоило Хряка.

– Пивком поделиться? – игриво сказала Лена и со всей дури заехала Хряку между ног.

Он вскрикнул и упал на колени. Лена выстрелила в затылок, а потом сделала контрольный – в анал.

В убойном отделе царило здоровое оживление.

Антон Голицын проставлялся за очередное звание – майор милиции. Как ни старался Мехлис, а все же генерал подписал представление с учетом раскрытия Хрякова.

С утра Антон вместе с Порфирием заскочил к его сестре проведать Мишку, который наотрез отказался ехать в детский дом. А сестра твердо и категорично заявила, что будет заниматься усыновлением.

Мишка сиял, как сапоги у Павла Грачева перед двухнедельной батальонной прогулкой по заповедным местам Ичкерии. Он был счастлив и горд. Счастлив, потому что, кажется, нашел свою настоящую семью, а горд от того, что с ловкостью колобка и жестокостью уличного беспризорника не только ушел от маньяка, но и помог его опознать. А то, что того нашли мертвым на пустыре рядом с помойкой, так это высшая справедливость и есть. Как жил, так и сдох!

Антон пообещал посодействовать с усыновлением и, что греха таить, очень довольный, набрав горячих и холодных напитков, уехал в отдел обмывать очередное звание.

Все заметно нервничали, ожидая Потапова. Дед пришел на пять минут. Поздравил Антона. Поцеловал Лену. Выпил рюмку водки и, попросив Дубцова проследить за порядком, быстро уехал домой – подальше от греха и гусарского разгула. Дубцов, проводив начальство, дал сигнал, и началось… Банды петлюровцев и гайдамаков, замоскворецкие ухари, купцы и бесстрашные питерские кавалергарды с завистью взирали с небес на разгульную удаль правильных и не очень ментов.

Пьянка, начавшаяся в отделе, закончилась глубокой ночью на том пустыре, где нашли мертвого Хряка. Опера сделали чучело маньяка из отобранных у кого-то подушек. Вначале маньяк был расстрелян из табельного оружия. Потом его посадили на осиновый кол и подожгли. И над пылающим чучелом, обнявшись и рыдая нестройными голосами, запели «Гори, гори, моя звезда».

Утром сводку о ночном шабаше на пустыре прочли все. Но поскольку там говорилось о «группе неизвестных, разбежавшихся при появлении милиции», то все спустили на тормозах. Все обо всем знали, но никто никого не сдал.

Дубцов, вначале красный, как переваренный рак, а потом бледный, как спирохета, возбудитель сифилиса, дважды выбегал из кабинета Потапова. После чего уже в отделе, поправившись валерьянкой, сказал, что «в следующий раз даже при получении генеральской звезды все будут по очереди нюхать его, дубцовский, хрен, через его несвежий носовой платок, раз пить ни хрена не умеют!»

Притихшие опера замазывали тональным кремом ушибы, синяки и ссадины, полученные в неравном бою с превосходящими силами патрульно-постовой службы, вызванной на пустырь перепуганными ночной оргией жителями.

Когда страсти немного утихли, Дубцов попросил оперов успокоиться и зачитал ориентировку на двух киллеров, которые должны приехать в город и исполнить один серьезный заказ.

Дело в том, что, когда воюют преступные группировки, тут все более-менее ясно. Понятны их методы и цели. Но когда за бывший гигант тяжелой индустрии воюют бывшие коммунисты с бывшими комсомольцами, все становится непредсказуемым.

Да и слово это модное – «рейдерство» – Дубцов произносил как-то с опаской, как когда-то много лет назад такое же непонятное и загадочное – «рэкет».

– Итак, раненые и контуженые кавалеристы. Садитесь на своих пони и скачите по притонам и блатным хатам. Ройте землю, шмонайте небо, но заезжих исполнителей мне хоть из-под земли, хоть прямо с неба. Свободны, вырожденцы. По пони!