Потерянный среди домов - Дэвид Гилмор

– Только летом. В остальное время я точно такая же, как ты.

Сомневаюсь, подумал я и сказал:

– Милая стрижка. А чем занимается твой предок?

– Работает в кино, – ответила она.

– Да что ты?

– Он всех знает.

– Даже Кении Уитерса?

– Вероятно. Кто такой Кении Уитерс?

– Мой друг. Живет дальше по улице. Коллекционирует марки.

Она посмотрела на меня с прохладцей.

– Забавно. – Она подождала минутку. – У тебя есть девушка?

– Нет, – сказал я и тут же пожалел о сказанном.

– Готова поспорить, что есть. Готова поспорить, что просто сегодня вечером ее здесь нет. Готова поспорить, что ты ей изменяешь.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Скарлет Дьюк.

– Это твое настоящее имя?

– Тебе нужно удостоверение личности? – Она потянулась к матерчатой сумочке, висевшей на ее голом плече.

– Нет, нет.

– Вот, – сказала она. – Понюхай это. – И сунула мне под нос запястье.

Я мог разглядеть маленькую голубую вену.

– Это – «Бушерон». Очень дорогие. – Она посмотрела на меня. – Здорово, а?

– Да, очень здорово.

– Сто десять долларов за бутылку.

– Как ты сюда попала, Скарлет?

– Парень, с которым я пришла, дружит с парнем, который здесь живет.

– Твой бойфренд?

– На самом деле он не совсем мой бойфренд.

– Я живу здесь.

Она перепугалась. Очень приятно произвести такое сильное впечатление.

– Ты живешь здесь?

– Да.

– Один?

– Нет, с мамой. И с отцом. Еще есть брат.

Откуда-то вылез Митч. Ох уж эти светлые волосы, которые падают ему на лоб.

– Классная вечеринка, – сказал он.

Скарлет посмотрела на маленькие золотые часики на запястье.

– Мне пора. Отец будет ждать меня. – Она протянула руку. – Приятно было познакомиться. – Я снова почувствовал запах ее духов. – Думай обо мне иногда, – сказала она. И они ушли.

Я вытер разлитый напиток. Кто-то влез в кладовую для продуктов и открыл банку кукурузы. И тоже ее раз – лил. Кто – то включил телевизор, но я выдернул вилку из розетки. На вечеринке не может работать телевизор. Розмари Сэнк стало плохо в ванной комнате. С ней вечно так: напьется, и какому-нибудь парню приходится за ней присматривать. Но на самом деле это был просто хит, а не вечеринка, маленькие группки людей сидели на полу, свет выключен, свечи то здесь, то там, и все разговаривают. Я гадал, почему я не устраивал вечеринок раньше.

И эта девушка. После того как вечеринка закончилась, я еще немного посидел в гостиной. На следующий день она была похожа на поле боя: повсюду пустые стаканы с колой, в одном сигарета и еще засохшие куски пиццы, которая была весьма хороша на вкус. Записи вытащены из коробок, диванные подушки сдернуты с нашего мягкого «честерфилда».[3]И потом, эта девушка. Я видел, как двигался ее подбородок, когда она целовала того парня; они, должно быть, по-настоящему это делали. Кожа у нее под подбородком удивительно нежная. Она была в самом деле нечто.

Поскольку мы были маленькие богатенькие пиздуны, мы уходили на летние каникулы на три недели раньше других. Но сначала у нас были экзамены. Мой брат участвовал в финальной олимпиаде провинции, что было большим делом, и теперь бродил наверху с «Королем Лиром» в руках (у книги была лиловая обложка), глядя в окно и что-то шепча себе под нос. Он снова пошел прыщами и испытывал страшное напряжение. Как и я, если быть честным.

Историю я прошел нормально, первоклассно сдал английский, латынь была пустяком, математику сдал, может быть, на шестьдесят баллов, но оставался еще последний экзамен, физика. Точно, как я и предчувствовал, в вечер перед экзаменом я открыл эту книгу с жуткой обложкой и принялся смотреть на все эти банки для супа, словно никогда их не видел раньше. Занимался до полуночи, пока глаза словно не запорошило песком, а потом отправился спать в комнату прислуги. Я поставил будильник на четыре утра. Проверил его пять раз. Выключил свет. Закрыл глаза. И опустился прямо на дно большого бака. Я хочу сказать, я был словно мертвец, лежа на этом дне, когда зазвенел будильник. Я подумал, еще не может быть четырех часов, еще нет, я только что лег спать, должно быть, что-то случилось с часами. Я нащупал будильник в темноте и покосился на него. Разрази меня гром: четыре часа. Я был таким усталым, что у меня разболелся живот, как будто вот-вот должно было произойти что-то действительно плохое, если я немедленно не усну. Я чувствовал себя готовым позвать маму и заставить ее написать записку, в которой говорилось, что сегодня я не могу прийти в школу. «Саймон не слишком хорошо себя чувствует».

Но я встал, и дошел до стола, и уселся за него, пялясь на желтую стену, завернувшись в одеяло. Открыл ужасающую книгу по физике. Перевернул страницу: еще больше супных банок, еще больше стрелок.

Через некоторое время город начал просыпаться: я слышал ругань Блюштейна, слышал, как автомобиль проехал по улице, одинокий автомобиль, первый за это утро. Я даже почувствовал что-то вроде облегчения, когда в окно пробился солнечный свет, это означало, что я приближаюсь к концу. Я спустился вниз, на кухню, и выпил апельсинового сока, съел тост и вернулся обратно в комнату прислуги.

Экзамен был после полудня, так что я вышел из дому примерно в полдень. Улица была какая-то странная, и я понял, что никогда не проходил здесь в это время. Был чудесный весенний день, солнце стояло высоко в небе; облака были длинными и похожими на перья, а воздух пах так сладко. Я явился в школу на час раньше. Некоторые ребята любят вертеться у экзаменационной комнаты, психуя, словно ненормальные, задавая друг другу вопросы, но я не стал этого делать. Я подумал, что кто-нибудь спросит у меня то, чего я не знаю, и это вытряхнет из меня всякое дерьмо. Так что я стоял в сторонке, чувствуя себя так, словно на голове у меня большой шар и я им балансирую, потому что любое неожиданное движение в любом направлении заставит его упасть, и я не вспомню вообще ничего. Я направился на футбольное поле. Там никого не было. Я уселся в траву со своим учебником физики. Потом лег на живот. Так мне было видно школу, мальчишек, маленькие крошечные фигурки, толкущиеся у парадной двери, и слышны голоса, доносящиеся оттуда. Я чувствовал запах травы. Посмотрев вниз, я увидел муравья, карабкающегося по земле. Я осторожно раздвинул траву и стал смотреть на него.

Наконец я открыл учебник. От солнца было трудно читать, что заставило меня скосить глаза. Я таращился на книгу, но через некоторое время осознал, что думаю о том, как плыву в лодке у нашего коттеджа и как звенят волны, ударяя по корпусу в ветреный день. Я перевернул страницу, посмотрел на нее, но внимание ускользало, словно яйцо в тарелке. То же самое со следующей страницей. Я больше не мог читать, больше не мог прочесть ни слова и далее думать ни о чем не мог. Если бы такое случилось на экзамене, мне пришлось бы хреново. Так что я закрыл книгу, растянулся в траве, положив руку под подбородок, и просто стал ждать.