Летун - Елена Первушина

– Да. И тем больше горючего ему потребуется. Поэтому мы постоянно балансируем на грани. Кстати, скоро я уезжаю на западные острова, где попытаюсь закупить бамбук. Это позволит нам облегчить планер и выиграет для нас еще немного высоты и расстояния.

– Господин Аверил, – подал голос Зед, один из саперов. – А если бы люди были немного тяжелее, они совсем не смогли бы летать?

– При нынешнем уровне развития техники – нет, – ответил Аверил.

– Но тогда получается, что Великий Мастер создал нас с тем расчетом, чтобы мы все же смогли полететь, но только если очень постараемся. В смысле, если хорошенько поработаем головой?

– Не знаю, он мне не докладывал, – усмехнулся Аверил: с этими учениками вечно было так – под конец они обязательно придумывали что-нибудь, на что он не знал, как ответить. Мгновенный укол досады – почему он сам никогда не был таким?! – Ну что ж, – он взглянул на всю группу, пытаясь встретиться глазами с каждым. – По крайней мере, вам будет над чем подумать, пока я буду в отъезде.

Летуну потребовалось около семи суток на то, чтобы преодолеть расстояние между западным побережьем Аврелии и самым восточным из Западных островов. И все последующие две декады Аверил жгуче ему завидовал. Длительные перелеты отнимают немало сил, они опасны, однако Летун свободен, он дышит чистым воздухом, играет с ветрами, любуется морем и небом. А несчастный пассажир пакетбота отдает свою свободу и жизнь в чужие руки и может лишь молиться о благополучном исходе путешествия.

По законам Западных островов чужие суда не могли заходить в их порты, поэтому все торговые и пассажирские перевозки осуществлялись собственными кораблями. А так как строить морские суда там не умели, то капитаны-островитяне покупали задешево старые посудины в той же Аврелии. К таким заслуженным старушкам относилась и «Колдунья» – небольшой парусник, на котором установили паровую машину и гребные колеса. Правда, за время плаванья машина работала от силы пару десятков часов – море штормило, машина барахлила, грозила вот-вот сорваться с креплений, и капитан предпочитал идти под парусами.

Прежде чем подняться на борт, Аверил подписал контракт, в котором значилось, что он обязуется «быть спокойным, покорным и довольствоваться назначенными нормами пищи и воды, а также обещает согласиться с уменьшением этих норм, если это будет нужно при плохой погоде и в связи с затянувшимся путешествием». Впрочем, во время пути ему ни разу не приходило в голову требовать увеличения «норм» – главными продуктами питания на корабле были сало с горохом и соленый сыр, совершенно не возбуждавшие аппетит, а вода уже через неделю стала ощутимо пованивать. К счастью Аверила, несмотря на аристократическое происхождение, природа наградила его луженым желудком, поэтому он мужественно переносил качку и скверную кормежку.

За время плаванья Аверил поднимался на палубу считанное число раз и видел одно и то же: иссиня-серое небо, низко бегущие облака и глянцево-серые, словно вылитые из стали, волны, которые прокатывались-протягивались под килем с такой неумолимой равнодушной силой, что даже луженый желудок Аверила начинал жалостно ныть.

Каюта, одна из лучших на корабле, также не отличалась особым комфортом. Там был иллюминатор, который почти никогда не открывали, зато в него было направлено дуло огромной пушки, ствол которой тянулся через всю каюту. Аверил с тревогой поинтересовался, с кем они собираются перестреливаться в пути, но его успокоили, заверив, что пушка здесь такая же пассажирка – она едет в поместье одного из островитян вместе с полудюжиной статуй и мраморными солнечными часами. Гамак Аверила висел прямо над стволом пушки и так близко к потолку, что в постели лишь с трудом можно было сесть. Когда работали насосы, по полу каюты текла вонючая трюмная вода. Каюту и кубрик разделяла лишь полотняная завеса, что позволило Аверилу немало освежить свой словарный запас родного и иностранного языков. Большинство слов, доносившихся из-за завесы по вечерам, он уже слышал во время учебы в школе для мальчиков, но несколько ярких и сочных выражений узнал впервые и запомнил на будущее.

Кроме Аверила, на корабле плыли трое фабричных инженеров, возвращавшихся из отпусков, и один торговец скобяными изделиями. Все они бывали на островах, и Аверил не упустил возможности расспросить их о тамошней жизни. Инженеры порадовали его рассказами о том, что местные шлюхи «хорошо знают дело», «совершенно не ломаются и не жеманятся», а «из-за того, что покрой их одежды чрезвычайно примитивен, употребить их гораздо проще, чем столичную дамочку в корсете и турнюре». Торговец оказался более осведомленным. Ему случалось бывать не только в публичных, но и в богатых домах, разговаривать с местными «купцами», а точнее «купчихами».

– Все дела у них ведут женщины, – рассказывал он Аверилу. – То есть мужьям можно показать товар, обсудить цену или сроки. Особенно со старшими. Младшие – обычно просто мальчики для утех, разве что стихи почитают или на флейте поиграют. Но если подпишешь с ними договор, можешь тут же им подтереться – эта бумажка ничего не значит. Кошелек всегда у женщины.

– Странно… Почему так?

– Так уж у них повелось. Они рассказывают, что когда-то их острова были завоеваны большим царством, что лежит к западу, за горами. И люди из этого царства научили мужчин с островов писать. А женщин учить не стали. И женщины по старинке вели хозяйство, делая для памяти зарубки на кухонных досках: сколько чего куплено, сколько заплачено, сколько израсходовано и все такое. А потом один из их князей поднял восстание, прогнал захватчиков и запретил мужчинам писать на чужом языке. А свой они к тому времени уже забыли. И тогда оказалось, что писать и считать умеют только женщины, вот они и взяли деньги в свои руки. Брешут, наверное, но складно…

* * *

И все же Аверил завидовал летуну. Лежать целыми днями в гамаке, приноравливаясь к качке, было хуже самой тяжелой работы. Поэтому, когда корабль подошел к Гавани Кантии – единственного из Западных островов, куда допускались иностранцы, – и Аверил выбрался на палубу, держа саквояж в одной руке, а другой – бережно прижимая к себе урну с прахом Господина Старшего Мужа, его пошатывало от усталости. Сначала он долго не мог понять, где начинается твердая земля. Вся гавань – длинный эстуарий полноводной реки – была сплошь заставлена плотами, между которыми корабль лавировал с изяществом кота, пробирающегося к блюду с ветчиной между хрустальными бокалами на праздничном столе. На плотах стояли хижины, зеленели огороды, дымились сложенные из глины очаги. Корабль время от времени замирал у одного из дощатых настилов, сбрасывал трап, и пара туземцев ловко взбиралась на борт, предлагая путешественникам свежую зелень, жареную рыбу, остро пахнущую незнакомыми пряностями, или яркие шерстяные накидки. С моря дул свежий и холодный ветер, и когда Аверил увидел, как торговец и инженеры достают из саквояжей накидки и надевают прямо на сюртуки, он отбросил смущение и купил себе темно-синий плащ, расшитый алыми маками – это была наиболее скромная расцветка из тех, что попались ему на глаза.

Наш путешественник живо воображал себе, как будет шататься по улицам незнакомого города в поисках гостиницы, сверкая алыми маками и с трудом подбирая слова, но эта экстравагантная прогулка, по счастью, не состоялась – на таможне Аверила уже ждал слуга дома Спиренс. Было очевидно, что его хозяйка – особа известная и уважаемая: чужестранца тут же провели в отдельную комнату, усадили, угостили горьким и обжигающе-горячим чаем и крошечными сладкими пирожками, а затем без всяких промедлений вручили Хранителю Праха (таков был почетный титул Аверила во время его пребывания на острове) шелковый шнур с семью хитро завязанными узлами, каковой подтверждал полную благонадежность своего хозяина и его право пребывать на Западных островах столько, сколько будет необходимо для надлежащего исполнения всех обрядов.