Половецкий след - Евгений Красницкий

– Войша-то? Тут. А что тебе до нее, божий человек?

– С обозом я, из Турова в Киев и дальше, по святым местам, – оглянувшись, странник перекрестился на видневшуюся невдалеке деревянную церковную маковку. – Так в Турове проездом Рогволд-варяг был и супружница его Горислава…

– Ой, наша ж эта Горислава-то – Горька!

– Так вот, она просила послание сие передать родичам своим в Василькове… Говорит, девица Добровоя их знает.

– Ну, ясен пень, знаю! – выглянув из калитки, деловито пробасила Войша. Хмыкнула да, отодвинув челядинку, протянула руку: – Давай письмо-то.

Что ж, пришлось идти. Да в Васильково-то – по хорошей лыжне – в радость! Вдоль реки, потом перелеском, и сама не заметишь, как уже и пришла, прикатила. Погодка-то хороша – солнечно, морозец легкий – лыжи словно сами несут.

Так Войша и сделала – сунула за пазуху письмо, встала на лыжи да покатила, только ветер в ушах засвистел! Быстро ехала, да, по правде сказать, на лыжах-то мало кто за Добровоей угнался бы.

Мчалась девчонка по наезженной санями дорожке, радовалась хорошему дню и вот этой своей прогулке. Раскраснелась вся, довольная, даже песню запела – до чего ж стало на душе хорошо! Так и песню пела хорошую, радостную:

От ворот Ратного, мимо пристани, мимо гостевого дома, тоже пели – спускались к реке девчонки, несли корзинки с бельем:

Непростая была песня, не такая уж и веселая, добрая… Про древнего бога Велеса – Ящера, Яшу, злобного дракона, пожирающего людей.

Пели девчонки да несли к проруби тяжелые корзины с бельем. Вот еще одна из ворот вышла. Тоже с бельем. Хорошая знакомая – маленькая востроносенькая худышка. И как она только тяжесть такую тащит? Корзина-то больше нее!

– Здрава будь, Мира! – Войша вспомнила имя, поздоровалась.

Девушка улыбнулась:

– И ты!

– Небось, своих уже не нагонишь, – остановившись, Добровоя сунула руку за пазуху – проверить, не потерялось ли письмо. А то ведь, неровен час, могло и выпасть! Не, на месте… вон оно, вон…

– Да никакие они мне вовсе не свои, не полруки даже, – Мира с видимым удовольствием опустила корзинку в снег. – И поспешать мне некуда – вот еще! И без них приду – меньше народу. А ты куда справилась?

– В Васильково.

– Небось, красиво там посейчас, да. А уж летом – ух! Дух такой кругом медвяный… Одуванчики, васильки…

– А сейчас – снег один. Правда, солнышко. Ладно, пойду…

– Доброго пути, Войша.

Полчаса, час – Войша уже далеко усвистала. Оглянулась на круче – и Ратное, и Михайловский городок – в дымке, едва видать. Пристань, крепость, домики – все такие маленькие, игрушечные.

– По-бер-регись!

Мимо, по санной дороге, подгоняя лошадь, прокатил какой-то дядька в рыжем лисьем треухе и овчине.

– Эй, дядько! До Василькова как ближе?

Возница обернулся – услышал:

– Эвон, к дубраве сверни. Налево.

– Спаси тя Бог, дядько!

Налево, к дубраве, уже было кем-то хожено – виднелась припорошенная свежим легким снежком лыжня. По ней Добровоя и пошла, недолго думая. Теперь уж точно не заплутает! Кто-то ведь шел же!

Мимо орешника, через ракитник, мимо трех высоченных лип, и дальше – резко вправо… И что бы это так резко-то вдруг?

Оп!

Провалился вдруг снег под девчонкой! Разверзлась под ногами темная яма, затянула. Войша и вскрикнуть не успела, как уже упала на самое дно! Темно кругом, страшно и еще чем-то воняет противно.

Девушка быстро пришла в себя, в первую голову себя осмотрела, прислушалась… Руки-ноги целы – уже хорошо, значит, можно жить, значит, ничего – выберемся! А ведь могла бы… Вон колья-то кругом – острые! Еще б немного и… Ух-х! Добровоя пнула ближний кол ногой – тот и переломился тут же! Трухлявый. Старая волчья яма, ага! Однако кто ж ее на тропинке-то устроил? Или – не на тропинке… а на звериной тропе. Но… кто же по ней недавно проехал и не провалился? Как так? Ведь она-то, Войша, по чужой лыжне шла. И вот тебе на! Не гадала, не думала… Ладно, что зря тосковать – выбираться нужно.

Девушка поднялась на ноги и осмотрелась. Резкая боль вдруг саданула в бок… Все же задело-таки колом? Да нет, крови вроде не видно. Может, просто ребро сломано… Двигаться больно, да… И правую руку толком не поднять. Плохо. Как теперь выбираться-то? Тем более что колья все кругом старые да гнилые. А до верху-то сажени полторы – не допрыгнешь, не выберешься… Вот ведь угораздило-то!

Сверху, сквозь образовавшуюся дыру, пробивался свет оставшегося где-то в недосягаемой вышине неба. Превозмогая усилившуюся боль, девушка вытащила все колья, выбрала наиболее подходящие. Сняв с ног обмотки, связала – получился длинный такой шест. Проткнув слой старых веток и снега, Войша прислонила шест к краю ямы. Поплевала на руки… полезла… Ах, больно-то как… Ну, еще чуть-чуть, еще… еще… Вот и солнышко! И…

С треском переломился шест, и бесстрашная девушка ухнула вниз, едва не сломав ноги… Хорошо еще, жива осталась. Сиди теперь, кукуй! Или пой песни, авось да услышит кто. Только вот кому в это чертово Васильково нынче надо? Да и от дороги вдалеке… Кто же все-таки здесь прошел-то, а?

* * *

Осматривать место происшествия Ермил отправился сразу после полудня. Пока сменился со стражи, пока получил приказ… После всех недобрых известий на душе как-то мерзко стало, тревожно. Златомир, Вячко… Старые друзья-соратники… и вот так, погибли. Невзначай, по-глупому… Можно сказать – у себя дома. Эх, жизнь! Как сказал Тимофей Кузнечик – «жиза»!

Поначалу отрок хотел взять на конюшне лошадь, но пока шел, раздумал – на лыжах-то выходило куда быстрее, напрямки. Сначала по васильковской дороге, потом к реке свернуть – там, по пути, и будут Вячкины охотничьи угодья, там же рядом и пост.

Взяв с собой котомку с нехитрой снедью, отрок встал на лыжи и живенько заскользил по санному тракту. Туда – час, да столько же обратно, да час-полтора – там. До темноты вполне можно успеть. Если не оставаться в казарме на обед. Вот Ермил и не остался, прихватил, что было, с собой.

Хорошо продвигался парень, быстро – лыжи скользили ходко, несли с ветерком. Вот уже и ольховник показался, повертка у трех высоких лип. Еще версты две и… Где вот только повернуть лучше? Сразу за липами? Или дальше к Василькову проехать?