Командир Т-34. На танке до Победы - Николай Борисов

А после войны, в начале декабря, перед самым отпуском, встречаю капитана, который мне показался знакомым. И вспоминаю, что когда меня в училище назначили посыльным по штабу, то он там был лейтенантом, начальником штаба – тогда они еще назывались адъютантами. Фамилию даже вспомнил – Миронов. Подхожу, представился: «Вы в свое время были адъютантом штаба в 1-м Горьковском?» – «Точно!» И он мне рассказал, что училище расформировали, и его направили начальником штаба танкового батальона в соседний полк. Вот и все, что я знаю про своих однокашников.

Вначале предполагалось, что мы будем учиться семь месяцев. Но ближе к лету, когда обстановка на фронтах изменилась в лучшую сторону, срок обучения нам продлили: «Будете учиться девять месяцев и месяц практики!»

С наступлением лета занятия проходили преимущественно в поле, на полигоне и танкодроме. По всему чувствовалось: приближается конец учебы. Тут мы уже окрепли и почувствовали, что скоро станем командирами. То одного назначат командиром взвода, то другого, и каждый вырабатывал в себе не только командирский голос, но и характер.

А в августе последовало распоряжение пройти производственную практику на знаменитом 112-м заводе в Горьком. В течение месяца мы поработали на всех производственных участках по сбору танка. На этом заводе, кстати, не конвейер работал, а собирали танки поштучно. По 12 машин в день. Конечно, для нас это стало большой школой. То, что теоретически знали, это одно дело. А тут мы все сами прощупали, глубоко изучили, да еще прочувствовали, в каком положении рабочие трудятся…

Нам готовили отдельно, но мы часто оставались на час-два сверхурочно. За это нам благодарность – тарелочка супчика. Мастера там в основном – пожилые люди, мастеровые. Несколько раз видел и директора завода по фамилии Рубинчик[2]. Уже в 70-х, наверное, годах я однажды поехал в командировку в Москву и оказался в одном купе с Ефимом Эммануиловичем. И когда выяснилось, что я служу с его сыном в одной дивизии и мы с ним добрые приятели, а его самого с войны помню, старик совсем разволновался. Такие вещи начал рассказывать. Рассказывал, например, как однажды его Сталин вызвал в Москву: «Товарищ Рубинчик, надо бы добавить танков…» В общем, до трех утра беседовали.

А в сентябре мы сдавали госэкзамены. Я только по марксистско-ленинской подготовке получил «хорошо», а все остальное сдал на «отлично», поэтому был аттестован на должность командира танкового взвода. Получили офицерское обмундирование, и 27 сентября 1943 года батальон в 12 часов дня выстроился на строевом плацу. Зачитали приказ о присвоении всем первичного офицерского звания «младший лейтенант», прошли поротно торжественным маршем. А в 15.00 под вековыми соснами у офицерской столовой состоялся торжественный обед с «наркомовскими» ста граммами водки. Были выступления от командования и выпускников.

Расставались с друзьями и однокашниками по-мужски скупо, слегка обнявшись. Все понимали, что встретиться в последующем вряд ли удастся. Но о дальнейшей судьбе особо не задумывались.

В течение двух-трех дней всех распределили в команды по 20–30 человек и отправляли либо сразу в действующую армию, либо в запасные танковые полки: в Свердловск, Горький и Нижний Тагил. Я же получил назначение в команду из 30 человек, которую направили в 3-ю запасную танковую бригаду. По просьбе Леши Черепенина прихватил и его в эту команду. А в последующем взял в свой взвод командиром танка.

В состав бригады входили два учебных полка. 9-й стоял во Владимире, а наш 10-й дислоцировался в Большом Козино, что в пяти километрах от Горького. В районе автозавода стоял еще один полк, он готовил самоходчиков, но мы с ними не пересекались, поэтому ничего сказать о них не могу. Вообще в Горьком и Гороховецких лагерях располагалась мощная танковая группировочка. Там работало целых три танковых училища, да еще три учебных полка по подготовке специалистов. Мотоциклетный полк по подготовке младших специалистов, полк по подготовке на иностранные машины и полк по подготовке на самоходки.

Наш 10-й учебный полк состоял из трех батальонов. Один чисто офицерский. Второй специалисты – сержанты и солдаты из запасных и учебных полков, а в третьем формировались маршевые роты на фронт. И дней 20, наверное, я провел в этом офицерском батальоне.

Занимались там в основном учебой и совершенствованием знаний, но оставалось время и для отдыха. Вот в это время я уже частенько бывал в Горьком. С друзьями собирались и ездили туда. Побывал тогда и в оперном театре, и в драматическом, в нескольких музеях. Все это было для меня ново и интересно. Что интересно, казалось бы, война, полуголодное время, но в театрах всегда были аншлаги.

Но в этом полку плохо кормили. И плохо, это еще ничего не сказать. Мало того что 7-я норма сама по себе скудная, так ведь еще и с кухни и налево и направо уходило… В супчике бульончик вроде мясной, но крупинки пшена можно было легко сосчитать. И беспрерывно тушеная капуста. Три раза в день. В ней полагалось быть колбаске американской, но повара ее так ловко резали, что нам никак не удавалось ее обнаружить.

В запасном полку нам полагался оклад 500 рублей, а на черном рынке буханка стоила 300, так что хлеб покупать было невыгодно. Решили, что гораздо лучше покупать картофельные лепешечки. А когда узнали цены в Горьком, ахнули – дорого. Но кто-то прознал, что на рынке в Балахне эти лепешки в два раза дешевле, поэтому ездили за ними аж туда.

Наконец, дней через 20 стали формироваться маршевые роты. Танковая рота это 10 танков – 40 человек. Кроме них еще командир роты и его заместитель по технической части, то есть всего 42 человека. Ротным был назначен капитан Долгов, уже бывалый офицер, он в основном и организовывал нам учебу. Изучали боевые порядки: боевая линия, углом вперед, углом назад, уступом вправо, как делать перестроения. А коль танков нет, ходили пешими по танковому. Но поскольку Долгов сам горьковчанин и у него жена с двумя детьми жили в городе, то он понятно стремился к ним. До обеда командовал, но потом уезжал, а вместо себя, как командира 1-го взвода, оставлял меня.

Я же старался оправдать доверие, проявлял усердие и ревностно следил, чтобы ребята не бегали в самоволки. Ну, понятное дело, они все равно бегали, но я довоспитывался до того, что как-то проснулся, а сапог моих нет. Начали искать, но не для того их крали, чтоб мы нашли. И узнали, кто их украл, только после двух месяцев боев на фронте.

А уже октябрь заканчивался, холода, а я без обуви. Тогда командир принял такое решение – одного из солдат оставлял дежурить в землянке, а я надевал его сапоги. Но это же не выход, надо что-то решать. Ясно, нужно идти к кладовщикам, наверняка у них есть что-то, но придется заплатить. Бесплатное все кончилось. Бесплатно даже на фронте нельзя получить.