Рождение Зимы - Брайан Ракли

Звук шагов за спиной заставил его обернуться. Из узкого лестничного колодца появился Рот.

— Лошади готовы, — сообщил щитник. Этот хриплый голос всегда вызывал у Оризиана представление, будто у Рота где-то глубоко в глотке перекатываются и сталкиваются тяжелые камни. — Дядя ждет во внутреннем дворе, он хочет попрощаться с тобой.

— Значит, пора идти. Холодно будет возвращаться в Колглас верхом, — сказал Оризиан.

Рот улыбнулся.

— По дороге нас ждет такой же огонь и такая же еда.

Они спустились по винтовой лестнице и вышли на широкий, мощенный булыжником внутренний двор. У ворот в дальней стене, возле сторожки грумы держали трех коней, у которых на утреннем холодке из ноздрей вырывались клубы пара. Килан, второй щитник Оризиана, тщательно проверял копыта лошадей, не смущаясь тем, что у здешних конюхов его придирчивость могла бы вызвать обиду. Около него стоял дядя Оризиана, тан Кросан ок Ланнис-Хейг.

Кросан был на голову выше юноши. Он взял его за руку и с усмешкой смотрел сверху вниз.

— Ты погостил у нас всего две недели. Слишком мало, Оризиан.

— Я бы рад остаться, но к Рождению Зимы мне нужно вернуться в Колглас. Отец должен подняться с одра болезни.

На губах Кросана мелькнула улыбка, он кивнул.

— Да, в душе моего брата прочно поселились уныние и обреченность. Тем не менее Рождение Зимы может поднять его настроение. Во всяком случае, не позволяй болезням Кеннета портить тебе жизнь, Оризиан.

— Не позволю, — ответил Оризиан, хотя знал, что может не сдержать обещание.

Кросан похлопал его по спине.

— Ну и хорошо. Скажи ему, чтобы поскорее навестил нас. Пусть посмотрит, как здесь все изменилось.

— Скажу. А где Нарадин?

Вопрос опять вызвал широкую улыбку на лице Кросана, от чего великий и грозный Тан Крови сразу стал просто гордым отцом и дедом.

— Вот-вот будет здесь. Он просил задержать тебя до их прихода, чтобы и мой внук мог попрощаться.

— Хорошо. Я рад, что мы нашли ему кабана, — улыбнулся Оризиан. — Надеюсь, дитя это оценит.

— Еще как оценит. Уверяю тебя, когда парень подрастет и начнет что-то понимать, Нарадин еще надоест ему рассказами об этом смертоубийстве. А мальчишка всю жизнь будет считать, что вы с Нарадином самые великие охотники, каких когда-либо видели в долине Гласа.

Представив себе это, Оризиан рассмеялся.

— Ну, тогда он будет очень разочарован, если когда-нибудь увидит меня на охоте.

Кросан пожал плечами.

— Не будь так уверен. К тому времени, как он достаточно повзрослеет, чтобы понять разницу, ты уже сможешь соперничать с большинством моих охотников. Как бы то ни было, возвращайся на День Имени младенца, раз уж ты оказался здесь на день его рождения.

— Если смогу, — вполне искренне ответил Оризиан. Наречение ребенка, который когда-нибудь сам станет таном, было событием, призванным воскресить всю долгую историю Крови Ланнис и укрепить узы, сделавшие ее тем, что она представляла собой теперь. И ничто другое не могло бы сильнее выразить надежды Крови на будущее. А после опустошительного налета Сердечной Лихорадки и при виде тех страданий, которые испытывал его отец, Оризиан научился ценить и историю семьи, и родственные связи.

Из центральной башни появились Нарадин и его жена Эйлен. Наследник с почти комической бережностью нес на руках малютку-сына. Он еще не научился обращаться с такой хрупкой жизнью.

Кросан наклонился к Оризиану и заговорщицки прошептал:

— Можешь поверить, Оризиан, что они сделали меня дедом? А? Дедом!

— Мне с трудом верится, что Нарадин стал отцом, и тем более вы — дедом, — улыбнулся Оризиан и подумал, что это только полуправда, хотя и самая невинная. Насколько он помнил, Нарадин всегда был готов к отцовству и страстно мечтал о нем. От того, кто нес на своих плечах будущее Крови, меньшего и не ждали.

Эйлен, прекрасная женщина с мягкой, щедрой и благородной душой, обняла Оризиана. Она напоминала ему мать.

— Счастливого пути, Оризиан, — шепнула она. — Передай своей сестре мою любовь.

Нарадин поднес к Оризиану младенца.

— Ну, малыш, попрощайся с Оризианом.

Крошечное личико безучастно глядело из глубин толстых одеял. Малыш беззвучно пошевелил влажными губками и зачем-то показал Оризиану розовый язычок.

— Вот именно. Даже я не смог бы сказать лучше, — удовлетворенно произнес Нарадин.

— Возможно, — согласился Оризиан. — Присматривай за ним получше и засоли для меня кусочек его кабана.

Оризиан вскочил в седло и похлопал коня по мощной шее. Рот и Килан сразу оказались рядом. Когда Оризиан обернулся в последний раз, Кросан, Нарадин и Элейн все еще махали им вслед. Всадники повернули на юг, чтобы по запруженным народом улицам Андурана выбраться на дорогу, которая через долину вела домой, в Колглас.

* * *

До самого того времени, как три всадника, выехав на окраину города, почти исчезли из виду, Кросан ок Ланнис-Хейг наблюдал за ними из одного из самых верхних окон главной башни Замка Андуран. Как это часто с ним бывало, он опять испытал чувство жалости к Оризиану и вслед за этим сложное чувство любви, печали и боли за брата Кеннета, отца мальчика. Казалось, с тех пор, как пять лет назад жена Кеннета Лэрис и старший сын Фариль умерли от Сердечной Лихорадки, мрак, опустившийся надушу Кеннета, только густел, и все, кто жил в Колгласе, до сих пор ощущали на себе тяжесть этой потери. Кросан тоже много лет назад потерял жену и мог понять страдания брата, но он уже отказался от надежды исцелить горе, которое иногда полностью завладевало Кеннетом, и ту боль, которая таким тяжким бременем ложилась на всех, кто его любил. Кроме того, у Оризиана и его сестры Эньяры потери были не меньшие, чем у Кеннета, и все-таки они, в отличие от господина замка Колглас, находили силы нести эту потерю на своих, еще совсем не окрепших, плечах. Тан, вздохнув, отбросил эти мысли и отвернулся от окна.

Слуга ждал возле дверей. Кросан взглянул на него.

— Найди Казначея, — приказал он, не сумев скрыть некоторую усталость. — Попроси его прийти.

Слуга кивнул и покинул комнату. Кросан провел рукой по густой шевелюре и задумчиво оглядел комнату: огромный стол, сделанный в одной из лучших мастерских Андурана пятьдесят лет назад по заказу двоюродного деда Гейхана; три больших гобелена на стенах. Время и солнечный свет кое-где повредили их, но все-таки еще заметна была изысканная манера искусных мастеров Колкира. Гобелены в свое время заказал Сириан Великий, первый Тан Ланнис, они запечатлели сцены из какой-то, уже забытой Кровью, битвы. Кросан некоторое время рассматривал изображения. Возможно, это была не самая подходящая декорация для той беседы, которая ему предстояла.

Сопровождаемый грохотом каблуков, которым слуга пытался известить о прибытии Казначея, вошел величавый Бихоман Тоул да Хейг, эмиссар Тана Танов в землях Кросана. Он небрежно поклонился, и Кросан жестом пригласил его в кресло, одновременно коротким кивком отпустив слугу. Острые черты умного лица и плохо скрываемое высокомерие Бихомана всегда вызывали у Кросана раздражение. У Казначея был вид человека, убежденного, что он знает то, чего не знает больше никто. В уголках его рта постоянно гнездилась презрительная усмешка, напряженно ожидающая любой возможности выползти из укрытия или выскочить на губы. Однако он был глазами и ушами Гривена ок Хейга, Верховного Тана, которому Кросан принес клятву верности, и в качестве такового требовал в обращении некоторой доли осторожности. Для Кросана он был чесоткой, которую не стоит расчесывать.