Книга не о любви - Карен Дуве

Как только княгиня допевала до конца, начиналось хоть какое-то действие. Правда, его было немного: тут же раздавалось следующее песнопение. Бабушке нравилось, что поют, но ведь у нее давно уже были не все дома. Иногда она даже подпевала свистящим голосом, а во время информации о спортивных достижениях утверждала, что способна выступить не хуже. Может, мол, даже потягаться с Пеле, забившим свой тысячный гол. Она сказала: «Я тоже так умею».

Однажды, когда я включила телевизор, а трубка нагрелась так, что можно было разглядеть хоть что-то, не появилось ни спортсменов, ни голосящих телефонных барышень. Мы увидели парней с прямыми волосами по пояс, они играли на гитарах, чуть ли не опрокидываясь назад. Потный тип в майке подыгрывал на ударных.

«Ах, эти ненормальные „битлы“ — быстрее переключай», — прогундосила бабушка. «Битлз» — это была самая известная группа, про которую слышала даже я. А теперь еще и знала, как они выглядят. Прошло достаточно много времени, прежде чем появились последние известия из Барнштедта. Официально мы относились к Гамбургу, но во всем, что касается моды, морали и музыки, отставали лет на пять, а то и на десять. Основным, если не единственным, связующим звеном был телевизор. Прошли годы, прежде чем до меня дошло, что «Битлз» играл совсем не тяжелый металл.

К сожалению, ни родители, ни брат с сестрой не демонстрировали мне достойной, по моему мнению, благодарности за то, что я принесла им в жертву Акселя. Сестрица продолжала меня подначивать, теперь, правда, в прошедшем времени: «Ты была влюблена в Тарелкоглазого, да-да, влюблена по уши», — сказала она, когда рядом стоял Хольгер Дежуссес. «Нет, — закричала я, — ничего подобного, я всегда его терпеть не могла!» — «Ага, а замуж за него собиралась!» — «Никогда я не собиралась выходить замуж за этого Тарелкоглазого!» — продолжала я вопить, хотя, безусловно, знала правду лучше всех. Я ведь сама предлагала Акселю жениться на мне. Кстати, ему моя идея очень понравилась. «Нетушки! Ты ему говорила, что будешь очень рада, когда вы поженитесь. Втрескалась в Тарелкоглазого!» — «Нет! Я никого не люблю! И никогда, слышишь, никогда никого не полюблю!»

Папа не хотел дарить мне на день рождения щенка. Он говорил, что собака связывает, что, имея дома животных, невозможно уехать когда и куда захочешь. На самом деле до сих пор мы только один раз ездили в Данию. Папа давным-давно оказался в ловушке: имея троих детей, он не мог осилить путешествие в Италию или Испанию, приходилось ограничиваться выездом на Северное море, да и то в дождливую погоду. Но мне все равно казалось, что, если я захочу очень сильно, папа в конце концов подарит мне щенка. Если я пообещаю больше никогда не приводить в дом своих одноклассников, то родители сразу поймут, что я достойна иметь пса.

А потом наступил день рождения и появились подарки. Шоколад от брата с сестрой, розовые шерстяные панталоны и две начатые пачки печенья от моей ненормальной бабушки, книги про собак и плюшевый щенок от родителей. Я сделала вид, что рада. В глубине души я знала, что моя главная задача — чувствовать, чего ждут от меня окружающие. Поэтому я восторженно прижала плюшевую собачку к груди, хотя разочарование сжимало горло. Может быть, родители собираются подарить мне щенка после обеда, когда соберутся гости. Тогда все смогут порадоваться вместе со мной. Сюрприз будет более полным, если я на него не рассчитываю. Во второй половине дня пришли моя другая бабушка, дядя Хорст и бывшая коллега мамы, старая дева, всегда дарившая нижнее белье. От другой бабушки я получила сказки, от дяди Хорста коробку сладких язычков. Никакой собаки. Но возможность оставалась. Не исключено, что в один прекрасный момент папа встанет из-за стола и испарится с таинственной ухмылкой. Может быть, он вернется в гостиную с корзиночкой под мышкой. К ней будет привязан огромный бант, так что сначала будет и непонятно, что там, за ним. И только в самую последнюю минуту я замечу собачку. А возможно, что я услышу тявканье и шебуршанье. Родители, глядя друг на друга с улыбкой, скажут: «Ну-ка, посмотри, что там за шум в шкафу». Все это не исключено. Внезапное поскуливание.

«Возьми сливок, с ними кусок сам провалится», — сказала мне мамина коллега и выдавила целое облачко на персиковый торт. Все остальные уже уминали свои порции. Обе бабушки создавали легкий шум, тюкая вилками по вставным челюстям. Папа встал из-за стола и вышел. Я не отводила глаз от двери, пока он не вернулся. Ходил в туалет. Я тоже встала, забрала сласти и сказки и уселась в кресло перед телевизором, стоявшим в самом углу гостиной. Я передвинулась так, чтобы ручки кресла закрывали меня от сидящих за столом, и проглотила язычки, два пряника с марципаном и пакетик мишек «Харибо-2000». При этом я читала сказку про летающий чемодан. Внезапно передо мной очутилась мамина коллега. Подкралась. «Нет, идите сюда, — она имела в виду маму, — и посмотрите на эту маленькую сладкоежку». Мама подошла, и они уставились на меня, теперь уже вдвоем. Я откинула кресло так, что практически полулежала, и смотрела на них. За щеками было полно лакрицы, рядом валялись пустые пакеты. «Настоящая маленькая сладкоежка», — еще раз прокукарекала коллега с тяжелой золотой цепью вокруг старой жирной шеи. «Да, это она любит», — сказала мама и захохотала. Я заставила свой рот усмехнуться, хотя прекрасно отдавала себе отчет, что свидетели в данном случае совершенно ни к чему.

Наступил вечер, мама накрыла на стол. Может быть, те, кто разводит собак, были заняты весь день, и папа заберет щенка только сейчас. Бабушки, дядя Хорст и бывшая коллега набивали животы салатом и накладывали на хлеб маленьких золотистых сушеных рыбок. Брат и сестра ругались из-за мухомора, сделанного из яйца с половинкой помидора, закапанного майонезом. Взрослые выпили. Еще были орехи в китайских фарфоровых вазочках. Папа установил проектор, чтобы показывать отснятые им пленки. Терпеть это не могу. На каждой пленке есть кадр, где я реву. На этот раз папа демонстрировал сцену в бассейне, снятую три года назад. К сожалению, меня все еще можно было узнать. Сначала появились брат и сестра, веселые, спортивные, загорелые ребята в красном. Бух, и еще раз бух — это они нырнули в бассейн, поднялись на поверхность, подобно молодым тюленям, и начали выплевывать воду. А потом я, бледная и мягкая, как молочная булка, в синем купальнике. Я не прыгнула, скорее грохнулась, да и то неудачно. Ударилась задницей о бортик и повисла на круге, раскачиваясь. Голова моментально стала красной. Противно и отвратительно беспомощно. До чего мерзкий ребенок! Папа навел объектив на лицо, так что хорошо были видны зажмуренные глаза и трясущиеся губы, с которых капает слюна. Бабушки и коллега засмеялись. Им очень понравилось. «Ты подошла слишком близко к воде, — сказала мама, — это от меня, со мной тоже всегда так было».

После кино папа повез вторую бабушку, дядю Хорста и коллегу на вокзал. Последний шанс. Ведь действительно неразумно приносить собаку, пока в доме такой гомон.

Но папа вернулся без щенка, и я поставила на полку книги, шоколад и плюшевую зверюшку, взяла своего старого медвежонка, легла в кровать и прижимала одеяло ко рту, пока не уснула от нехватки кислорода.

Конечно, оставалась надежда на Рождество. На Рождество и на все остальные дни рождения. Я следила за приметами. Случайно ли мама купила так много мяса? По улице прошла незнакомая семейная пара с пуделем. Может быть, они собираются незаметно передать его моим родителям? Придумано здорово, но я все равно заметила. Если мне удастся дойти до школы, ни разу не наступив на стык между плитами, то пудель достанется мне. Если я смогу разгадать все кроссворды в журнале, если решу задачу за пять, ну ладно, за восемь минут, если у меня хватит силы воли, чтобы воткнуть булавку в руку до половины или даже на две трети, то уж тогда точно у меня будет собака. Но что бы я ни предпринимала, ничто не могло повлиять на мою жизнь. «Пусть самый крошечный, — умоляла я, — малюсенький пекинес, только бы он был моим. Ведь я больше не играю с Акселем». — «Но тебе никто не запрещает играть с Тарелкоглазым», — сказал мне папа.