Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь - Дженис Уайнхаус

Когда я прибежала домой, чтобы забрать Алекса, со словами «Эми пропала», он играл с друзьями в парке неподалеку. Я едва могла идти. Мы опрашивали всех прохожих. «Вы не видели маленькую девочку? Семь лет, каштановые волосы, темные глаза?» Пожалуйста, пожалуйста, скажите «да», молила я. В какой-то момент я начала ползать на четвереньках, пытаясь понять, не прячется ли она где-нибудь или не попала ли она в ловушку. Паника накатывала на меня волнами, и я ощутила сильное чувство вины. Я подвела ее. Я плохо за ней следила.

После звонка в полицию то, что начиналось, как обычное утро в парке, приобрело ужасающий поворот. Мы с Алексом, который к тому моменту уже обезумел от волнения, запрыгнули в полицейскую машину, чтобы отправиться на поиски Эми, которая попросту испарилась. Когда начало темнеть, нам посоветовали идти домой и ждать, потому что мы больше ничем не могли помочь. Дом был последним местом, где мне хотелось находиться. Я хотела искать свою малышку, и искала бы всю ночь, будь это необходимо. Для начала, я даже не знала, как вообще это объясню. Я заранее слышала все вопросы. Как я умудрилась потерять Эми? Везде ли я смотрела? Уверена ли я, что она точно пропала?

Я почти сдалась, когда около парковых ворот появилась сестра Митчелла Мелоди, идущая за руку с моей улыбающейся дочерью. Чувство облегчения и непонимания происходящего смешались во мне. Я бросилась к ней и обняла, шепча: «Спасибо, спасибо».

Оказалось, что подруга Мелоди гуляла в парке со своими детьми и заметила одинокую Эми. Она позвала ее к себе домой поиграть, и Эми, конечно, согласилась. Подруга позвонила Мелоди, которая жила рядом, сообщив, что Эми у нее. Она попросила Мелоди забрать ее и отвезти домой. Мне потребовалось много времени, чтобы простить эту подругу. После того как я успокоилась, на меня напал гнев. Эми сполна это почувствовала. Я продолжала думать: «Я не знаю, что в голове у этой девчонки!» Она ни секунды не подумала, что я свихнусь оттого, что она куда-то пропала. Ей было плевать на последствия. Такое чувство, словно у нее не было тормозов.

Каждый родитель знает, как в таких ситуациях разыгрывается фантазия. Если честно, я представляла вовсе не сценарии, где Эми похищает какой-то ужасный человек. Я воображала, что Эми отпускает мою руку и выбегает на дорогу или как она прячется, а я не могу ее найти. Верьте или нет, но когда Эми была малышкой, мне приходилось ждать, пока она заснет, чтобы примерить ей новую обувь, потому что после пробуждения она сразу же начинала носиться. Да, моим самым большим переживанием была сама Эми, потому что она совершенно ничего не боялась.

Выходки Эми были легендарными, но у нее также была и другая, менее самоуверенная сторона. Она все время липла ко мне, и ей не нравилось, если мое внимание было обращено на других детей. Как только Эми окончила подготовительные курсы при Саутгейтской синагоге, она пошла в подготовительную группу в Хэмпден Вай-Нерсери. Я снова начала подрабатывать после рождения Алекса и между делом выучилась на воспитателя подготовительной школы, отвечавшего за прогулки. Эми частенько попадала в мою группу. Помню, как однажды помогала ребенку по имени Нираж. Мы складывали кубики, а Эми постоянно подходила и дергала меня за рукав со словами: «Мама, мама, а как же я, мама? А я?»

Делиться мной Эми было трудно. В первом классе она нарисовала рисунок в своем школьном блокноте, на котором изобразила нас с ней с подписью: «Я всегда могу спрятаться за свою мамочку». Забавно, как дети могут написать что-то очень невинное, но наполненное таким глубоким смыслом. Эми не прекращала прятаться за меня, даже повзрослев. На фотографии, сделанной во время нашей поездки в Диснейленд во Флориде спустя лет семь, Эми держит меня так, словно от этого зависит ее жизнь.

Она никогда не хотела быть «королевой вечеринки», хотя ей нравилось быть в центре внимания. Однажды она отмечала совместный день рождения со своей подругой Зарой. Бабушка Зары заметила, что Эми держится поодаль, и решила пригласить ее поиграть с другими детьми, на что Эми ответила: «Нет, мне скучно». Это был ее день рождения, но ей было неуютно. Очень часто, когда она не могла что-то контролировать, она фыркала и скрещивала руки на груди. Эми умела выражать себя ясно, даже не произнося ни звука. Но когда она отвечала вам, то высказывала все прямо. Если ей не хотелось играть, она не играла. Ее пытались подтолкнуть, говоря: «Хочешь заняться вот этим, Эми?» Но она складывала руки и говорила: «Нет». Ей нравилось быть в одиночестве, но она также любила быть лидером – мы всегда считали это признаком ее яркой индивидуальности.

Оглядываясь назад, я понимаю, что Эми и Алексу пришлось многое пережить. Они росли в любящей, но весьма необычной семье. Помимо безумия, окружавшего Митчелла, сразу после рождения Алекса я стала хуже себя чувствовать. Ощутила странные покалывания в теле. Словно уколы множества иголок, которые иногда продолжались часами. Мне было всего 24, так что я даже не думала о серьезном заболевании.

Врач предположил, что я страдаю от постродовой депрессии, и выписал мне антидепрессант под названием «Амитриптилин». С одной стороны, это хорошо. Но я еще не знала, что мои симптомы были ранними проявлениями рассеянного склероза. Если бы этот ярлык навесили на меня в столь раннем возрасте, боюсь, я бы считала себя больным человеком и, возможно, отдалилась бы от жизни. Мой врач предложил мне посетить невролога для прохождения спинномозговой пункции (неприятной процедуры, в ходе которой у вас берут пробу жидкости, находящейся вокруг мозга и в позвоночнике, чтобы выявить нарушения), но результаты ничего не показали. Я просто продолжала жить.

Все это случилось до того, как я забеременела Эми. Помню, как во время одного из приемов мне посоветовали дважды подумать, прежде чем рожать. Я очень возмутилась такому комментарию, потому что верила, что все пройдет отлично, что это ощущение, чем бы оно ни оказалось, скоро исчезнет. Так и случилось. Однако я стала замечать, что утомляюсь быстрее, чем люди моего возраста, и у меня постоянно плохое настроение. Прибавьте сюда двоих детей – просто вечная усталость. Но я шла вперед.

Хоть эта болезнь и раздражала, она совершенно не изменила моей решимости. Я всегда стремилась к тому, чтобы меня знали как человека, который может что-то делать, а не наоборот. Так или иначе, я продолжала подрабатывать и быть за двоих родителей дома. Сейчас я могу сказать, что Митчелл бывает самым милым мужчиной на свете, и нам повезло сохранить хорошие отношения. Но когда дети были маленькими, Митчелл все время работал, зарабатывал деньги. Уайнхаусы были хороши в приумножении капитала. Тем более на дворе были 1980-е, когда все старались сколотить состояние. Мы были, наверное, единственной семьей на Осидж-Лэйне, владеющей «Ягуаром» и серебристым «Роллс-Ройсом», припаркованными у дома. Помню, как Алекс пришел домой из начальной школы, жалуясь, что никто из его друзей не верит, что у его папы есть «Роллс-Ройс». «Но это правда, мама. Он же правда есть, да?» – спрашивал он, а я всегда отвечала: «Да, Алекс, у него он ПРАВДА есть».

Когда родился Алекс, Митчелл работал в компании по установке стеклопакетов. Он продолжал трудиться там и после появления Эми, но теперь всегда брал двойные смены. Митчелл, храни его Господь, может быть таким выпендрежником; как быстро он деньги зарабатывал, так быстро он их и спускал – на одежду, туфли, машины и друзей. По возвращении с работы он усыпал Эми и Алекса подарками, а весь дом наполнялся любовью. «Папочка, папочка!» – кричали дети, как только слышали скрежет в замке. Они очень радовались его возвращению – бросались к нему, долго обнимали и целовали.