История русской балерины - Анастасия Волочкова

Уже в детстве я научилась выкладываться, то есть работать до ощущения удовлетворения собой, когда можешь с легкой душой сказать: «Я сделала все, что могла». У меня не было привычки увиливать от нагрузок и лениться, делать экзерсис вполсилы. Первые трудности пошли впрок, они сделали меня, можно сказать, маленьким самоотверженным трудоголиком.

Первые мои пуанты, которые нам выдали в школе, были сшиты в мастерских Мариинского театра и снашивались чрезвычайно быстро. Для того чтобы хоть немного продлить их жизнь, я заливала их специальным эпоксидным клеем. К тому же тогда в Вагановском училище не существовало специального балетного покрытия, мы занимались на обыкновенном деревянном полу, натертом канифолью, что, конечно, не способствовало сохранности балетных туфелек.

Здорово выручали друзья нашей семьи, артисты Мариинского театра – позже, во втором и третьем классах, содействовали в покупке пуантов у балерин театра. Они, по-моему, тогда стоили три рубля. Для меня эти пуанты-пуантики были просто на вес золота. Я запоминала фамилии балерин, которые значились на стельках их балетных туфелек. Когда я уже танцевала в Мариинском театре, мне показались знакомыми имена балерин из кордебалета, и позже я связывала их имена с этими пуантами времен Вагановского училища.

Кстати, замечательно рассказывала Наталия Михайловна Дудинская о значении и особенностях сценического костюма, а главное – о балетной обуви. Она учила нас, что к своим пуантам балерина должна относиться так же благоговейно, как музыкант – к своему инструменту. Но, к сожалению, срок службы пуантов – несравнимо короче.

Из жизненных уроков Наталии Михайловны я усвоила главное: балерина всегда должна быть в форме и готова к выходу на сцену в любую минуту. Дудинская не признавала никаких обстоятельств и причин, которые могли бы препятствовать этому. Болезни для нее не существовали. Она объясняла нам, что балерина всегда должна быть здорова. Сама Наталия Михайловна, будучи в преклонном возрасте, после только что перенесенной операции, на мой вопрос «Как вы себя чувствуете?» обиженно отвечала: «Ты почему меня об этом спрашиваешь? Я что, больная?!» Она учила нас, что в жизни балерины может наступить полоса, когда ее не будут занимать в репертуаре. К этому надо быть готовой и продолжать жить и работать так, как будто завтра (а не через год) у тебя спектакль. Этот урок требует воспитания в себе большого мужества и выдержки. И я навеки благодарна своему Педагогу, которая, как настоящий психолог, подготовила меня к неизбежным превратностям актерской судьбы.

Занимаясь в классе Дудинской, я продолжала брать дополнительные уроки. Как я уже говорила, такая практика строго осуждалась, и поэтому мне приходилось репетировать тайком во Дворце культуры им. Первой Пятилетки, который теперь разрушен из-за строительства второй сцены Мариинки.

В связи с этим вспоминается один курьезный случай. Я только что сдала реферат по истории на тему «Первые советские пятилетки» и шла по коридору Академии. Вдруг навстречу мне выходит Наталия Михайловна и рассерженно спрашивает меня: «А что это было в первой пятилетке?» Я совершенно растерялась, не понимая сути вопроса, и стала, запинаясь, вспоминать свой реферат: «Индустриализация, коллективизация…» – на что Наталия Михайловна возмутилась еще больше: «Ты что, смеешься надо мной? Я спрашиваю, что ты делала во Дворце Первой Пятилетки?» Тут я поняла, что всегда и везде найдется «добрый» человек, готовый вовремя донести на меня.

Надо сказать, что благодаря отходчивости Наталии Михайловны эта история закончилась благополучно.

Однако бывало иначе. С приближением выпуска из Академии я все сильнее ощущала, что вокруг меня плетутся какие-то интриги. Например, во время видеосъемок школьных концертов почему-то всегда на моем выступлении якобы заканчивалась пленка. Поскольку это происходило с завидным постоянством, я поняла, что кто-то заинтересован, чтобы в школе не осталось обо мне и следа. Хорошо, что сохранились любительские съемки. В отсутствие Наталии Михайловны, которая часто выезжала в другие страны для постановки балетных спектаклей, надо мной всегда сгущались тучи. Вплоть до того, что делались попытки исключить меня из Академии. Но поскольку придраться к моей успеваемости ни по профессиональным предметам, ни по общеобразовательным было невозможно, то раздувались коварным образом мелочи дисциплинарного порядка.

Самое печальное во всем этом было то, что интрига затевалась взрослыми, а выполнялась детскими руками.

Однажды я была на грани отчисления, когда в моем шкафчике при проверке были обнаружены сигареты и карты. Я спокойно открыла свой шкафчик, совершенно уверенная, что там нет ничего предосудительного. Я никогда не курила, и это все знали. Но некоторые из моих одноклассниц курили перед контрольным взвешиванием, поскольку считалось, что курение помогает сбросить вес. И вот они-то и положили ко мне свои сигареты, полагая, что я вне подозрений. Что касается карт, то они нам были нужны «погадать на короля». Это невинное развлечение не имело ничего общего с карточной игрой. Тем не менее мне были приписаны и курение, и азартные игры.

Другой случай закончился приказом об отчислении меня из Академии. На каникулах после первого семестра группа старшеклассников отдыхала в пансионате в Комарово. Я была среди них. В день моего шестнадцатилетия ко мне приехали папа с мамой и привезли всякие лакомства, фрукты и бутылку шампанского. Мы собрались все вместе, человек пятнадцать, чтобы отпраздновать мой день рождения. После отъезда родителей неожиданно нагрянула проверка из Академии. В моем номере нашли бутылку из-под шампанского, а на галерее под моим окном в снегу вообще обнаружилось несколько пустых винных бутылок. Как выяснилось, мальчики из выпускного класса сложили их там, надеясь, что на меня, отличницу, никто не подумает. Сначала эта ситуация показалась нам очень забавной, и мы посмеялись. Но, вернувшись после каникул, я обнаружила на доске объявлений приказ о моем отчислении.

Моей маме нетрудно было доказать ректору Академии Леониду Надирову абсурдность этого обвинения. Приказ был отменен. Тут же маме дали понять, откуда взялась эта интрига: одна из преподавательниц нашей школы таким способом «расчищала» путь для своей дочери, моей одноклассницы. Всем было очевидно, что Дудинская делает на меня серьезную ставку.

Меня уже замечали профессионалы и выделяли балетные критики на наших выступлениях и в Петербурге, и за границей. На гастролях Академии балета в Японии ко мне было особенно пристальное внимание. Японское телевидение сняло документальный фильм, где меня представляли как будущую звезду русского балета. Очень благожелательные отзывы появились в печати на мои выступления на гастролях в Норвегии, Греции и в Арабских Эмиратах.

Иногда уроки Наталии Михайловны продолжались уже в домашней обстановке, куда меня часто приглашали. Я очень любила бывать на Малой Морской в ее квартире, которая была похожа на музей. Мои посещения этого дома стали чаще после смерти Константина Михайловича Сергеева, когда Наталия Михайловна так нуждалась в моральной поддержке. Мой папа, видя растерянность и беспомощность Наталии Михайловны в эти горестные дни, взял на себя заботу заказать крест на могилу Константина Михайловича.