Там, где рождается любовь - Стефани Качиоппо

совсем не очевиден. В конце концов, многие ли в юношестве думали, что общение улучшает мыслительные способности? Мы скорее считали его бесполезным времяпрепровождением в перерывах между учебой или творческими занятиями, чем-то не таким уж важным для интеллектуального развития.

Представьте, насколько изменились бы наши подростковые споры с родителями, если бы мы были вооружены последними знаниями из развивающейся социальной нейронауки. «Вообще-то, мам, мне не надо вылезать из телефона. Исследования показывают, что, создавая и поддерживая полезные социальные связи, я в буквальном смысле развиваю свой мозг и смогу лучше концентрироваться на сложных когнитивных задачах, например на школьных уроках. Так что, мам, пли-и-и-из, не мешай!»

Хотя это звучит надуманно, такой аргумент вполне обоснован. Исследования методами нейровизуализации показывают, что размеры основных отделов мозга, таких как миндалевидное тело, лобная и височные доли, коррелируют с количеством наших социальных связей[43]. В ходе исследований социальных видов животного мира ученые также приходили к аналогичным выводам, подтверждающим ценность социального взаимодействия. Если в вашем аквариуме живет только одна рыбка, клетки ее мозга будут менее развитыми, чем у рыб того же вида, выросших в коллективе. Мозг пустынной саранчи, примкнувшей к стае, увеличивается на 30%[44]. Предполагается, что мозг растет для того, чтобы удовлетворить возросшую потребность в обработке информации в более сложной социальной среде. Шимпанзе в группе выучиваются использовать новые предметы гораздо быстрее, нежели в изоляции. Однако сфера моих научных интересов высвечивает не только преимущества, но и опасности социальной жизни. Например, социальная, или сердечная, боль (которая на самом деле не в сердце, а в мозге!) от расставания активирует ряд областей мозга[45], в частности переднюю поясную кору[46], которые реагируют на физическую боль. Было доказано, что у людей, испытывающих чувство социальной изоляции (то самое, которое обычно называют одиночеством), меньше серого и белого вещества в основных «социальных» областях мозга[47]. В одиночестве мы подвержены ряду неврологических изменений, которые отражаются на всем организме и приводят к такому ущербу для здоровья, что некоторые эксперты в области общественного здравоохранения сегодня считают длительное одиночество серьезным риском для здоровья наравне с курением.

Это лишь малая часть открытий социальной нейронауки, которая изучает, как связи между мозгом разных людей (то есть наша социальная жизнь) изменяют процессы в нашей голове и во всем организме. Эта научная дисциплина зародилась в 1990-х годах как плод союза гуманитарной и точной наук: социальной психологии, в которой исследователь должен полагаться на наблюдения за поведением испытуемых и на их по большей части субъективные отчеты, и нейронауки, в которой используют высокотехнологичные сканеры, чтобы заглянуть внутрь мозга и точно отобразить детали этого механизма.

Раньше нейроученые изучали мозг изолированно, считая его обособленной вычислительной машиной. Тенденция сравнивать мозг с механическим устройством уходит корнями в XVII век. Французский философ и ученый Рене Декарт, увидев водные автоматические системы в Королевском саду в пригороде Парижа, подумал, что человеческое тело подобно этим устройствам и, по сути, является сложным биологическим механизмом[48]. А датский анатом Нильс Стенсен пошел еще дальше, заявив, что «мозг — это машина», как часы или ветряная мельница, и что лучший способ понять его — разобрать на части и посмотреть, «на что они способны по отдельности и вместе»[49].

С течением времени метафора Стенсена приобретала новые оттенки. В 1800-х годах мозг сравнивали с телеграфом, посылающим сигналы к различным частям тела и принимающим их обратно. Во второй половине ХХ века его уподобили персональному компьютеру с функциями хранения данных в памяти, обработки информации и выполнения команд. Мы, социальные нейроученые, еще больше усовершенствовали эту метафору. Мы видим мозг не как классический компьютер, а как смартфон, обладающий беспроводной широкополосной связью с другими устройствами. Задумайтесь, насколько полезен был бы айфон без возможности выхода в интернет или отправки сообщений. Наш мозг тоже нуждается в надежной связи, чтобы полностью реализовать свой потенциал. И, подобно смартфону, связь делает его уязвимым. Его могут взломать, загромоздить ненужными приложениями и завалить отвлекающими и повышающими тревожность уведомлениями. Однако мозг способен на то, о чем разработчики смартфонов могут только мечтать: он может перепрограммировать себя. Нейроученые называют это нейропластичностью, и она представляет собой одно из настоящих чудес разума. Нейропластичность — это способность мозга расти, избавляясь от ненужных нейронов, в молодости, расширять уже имеющиеся связи и формировать новые по мере накопления знаний в течение жизни, а также восстанавливать поврежденные в результате травмы или старения связи либо компенсировать их. Часто именно социальное взаимодействие запускает эти жизненно важные изменения в мозге.

Таким образом, наши связи с другими людьми — это вовсе не пустая трата времени и не второстепенный аспект жизнедеятельности, а в буквальном смысле причина нашего существования как вида. Здоровые отношения также способствуют формированию здорового мозга, что, как мы рассмотрим позже, может предотвратить снижение когнитивных способностей, улучшить творческие способности и ускорить мышление. И пожалуй, нет более результативной социальной активности и лучшего способа реализовать весь когнитивный потенциал мозга, чем влюбленность.

Глава 2. Одиночка

Психика — величайшее из чудес света.

Карл Юнг

Иногда я думаю о том, как бы воспринял мою жизнь тот подросток, которым я когда-то была. Что почувствовала бы та одинокая девочка, если бы могла заглянуть в хрустальный шар и увидеть будущее? Я представляю, как она видит в его глубинах прохладный, но солнечный осенний день в Париже. Люксембургский сад наполнен звуками: шелестят листья каштана, звенят колокола церкви Сен-Сюльпис, доносятся отдаленные звуки аккордеона. На газоне стоит небольшая группа людей, они держат бокалы с шампанским и слушают мужчину с тронутыми сединой волосами и добрыми светло-карими глазами. Он выглядит так, словно точно знает, что сделал правильный выбор. А рядом с ним, в простом белом платье, совсем взрослая, стоит смущенная, но уверенная в себе женщина с длинными волосами, которая держит в руках букет белых роз и говорит: «Я согласна».

«Погоди, что это? — восклицает та девочка. — Это я?! Я выхожу замуж!» В моих фантазиях в этот момент подросток Стефани берет хрустальный шар и трясет его, думая, что он сломался.

Я выросла с убеждением, что моя судьба — навсегда остаться одной. И когда я начала изучать нейронауку любви, я расценивала свое одиночество как забавную иронию, как явное противоречие, которое может стать неплохой темой для светской беседы: «Представляете, я ученый, который изучает любовь в лаборатории, но я никогда не испытывала ее в реальной жизни». Я говорила себе, что отсутствие привязанности делает меня более объективным исследователем: я могу изучать любовь, не поддаваясь ее