Эпоха невинности - Эдит Уортон

Заметив его, окружавшие Мэй расступились, многозначительно улыбаясь и поздравляя его; принимая поздравления, он обнял невесту за талию и увлек ее на середину бальной залы.

— Теперь мы можем помолчать, — сказал он, улыбаясь и глядя в ее чистые глаза, и они отдались на волю волн «Голубого Дуная». Мэй молчала. На ее губах дрожала улыбка, но глаза были серьезны, и мысли блуждали где-то далеко-далеко. — Дорогая, — прошептал Арчер, крепче прижимая ее к себе; он подумал, что в первых мгновениях после объявления помолвки, даже если провести их в шумной бальной зале, есть нечто глубоко священное. Что может быть прекраснее, чем прожить жизнь рядом с этим чистейшим, сияющим существом!

Танец кончился, и они уединились в оранжерее. Арчер увлек ее на скамью под сень папоротников и камелий и прижал к губам ее пальцы, спрятанные в перчатку.

— Видите, я сделала то, что вы просили, — сказала она.

— Да, я не мог больше ждать, — улыбнувшись, признался он, и добавил мгновение спустя: — Жаль только, что пришлось это сделать на балу.

— Да, я знаю, — она проникновенно взглянула на него, — но, в конце концов, мы ведь и здесь словно наедине… разве нет?

— О любимая, — навсегда! — вскричал Арчер.

Какое счастье — она всегда поймет, всегда поддержит его. Это открытие переполнило чашу его блаженства.

— Хуже всего то, что я хочу поцеловать вас, но не смею, — выдохнул он. Произнеся эти слова, он быстро оглядел оранжерею и, убедившись, что они одни, мимолетно прижался губами к ее губам. Сам испугавшись своей дерзости, Арчер заставил ее покинуть их укрытие, и они устроились в менее уединенном месте. Он теребил выдернутый из ее букета цветок. Она сидела рядом молча. Целый мир освещенной долиной лежал у их ног.

— Вы сказали Эллен? — спросила Мэй, словно пробуждаясь ото сна.

Арчер вспомнил, что ничего ей не сказал. Как-то не шли у него слова с языка в разговоре с этой непонятной иностранкой.

— Не представилось удобного случая, — поспешно солгал он.

— Да? — Она была разочарована, но продолжала с мягкой настойчивостью: — Но это обязательно надо сделать, я ведь тоже не сказала, и мне не хотелось бы, чтобы она подумала…

— Разумеется. Но может быть, это лучше сделать вам?

Она обдумала его слова.

— Если бы я сделала это раньше, то да; но так как этого не случилось, вы должны объяснить ей, что я просила вас сделать это в Опере, перед оглашением здесь. Иначе она может подумать, что я о ней забыла. Она ведь член нашей семьи… но ее так долго не было, что теперь она несколько… излишне чувствительна.

Арчер смотрел на нее с восторгом.

— Дорогая, вы ангел! Конечно я поговорю с ней. — Он с опаской взглянул в сторону переполненной бальной залы. — Но… я еще не видел ее. Она здесь?

— Нет. В последнюю минуту она отказалась ехать.

— В последнюю минуту? — переспросил он, едва не выдав свое удивление, что она вообще могла рассматривать этот вариант.

— Да. Она ужасно любит танцевать, — улыбнулась девушка. — Но неожиданно она передумала, потому что решила, что ее платье недостаточно шикарно для бала, хотя мы и пытались переубедить ее. Тетя отвезла ее домой.

— Вот как, сказал Арчер с притворным равнодушием. Больше всего на свете его восхищала твердая решимость его невесты воплощать в жизнь правило, в котором они были оба воспитаны, — не замечать вокруг себя ничего «неприятного».

«Она не хуже меня понимает, — подумал он, — реальную причину того, почему ее кузина решила остаться дома. Но будь я проклят, если когда-нибудь дам ей понять, что на репутации ее кузины есть хоть какая-то тень».

Как и подобает, следующий за помолвкой день был посвящен визитам. В полном соответствии с неукоснительным и точным ритуалом Ньюланд Арчер с матерью и сестрой поехали с миссис Уэлланд, а затем он вместе с миссис Уэлланд и Мэй отправился получать благословение к почтенной родоначальнице — старой миссис Мэнсон Минготт.

Визиты к ней всегда забавляли Арчера. Сам дом уже давно превратился в музейный экспонат, хотя и не такой, конечно, старинный, как некоторые фамильные особняки на Юниверсити-Плейс и в нижней части Пятой авеню. Те были строго выдержаны в стиле тридцатых годов, который объединял в мрачной гармонии ковры с гирляндами махровых роз, палисандровые консоли, полукруглые арки каминов под полками черного мрамора и высокие застекленные книжные шкафы из красного дерева; тогда как старая миссис Минготт, построившая дом позже, выкинула массивную мебель времен своей юности и устроила некую декоративную мешанину из остатков минготтовского наследия и фривольных гобеленов времен Второй империи. Восседая у окна гостиной на первом этаже, она любила наблюдать поток современной жизни, который время от времени, направляясь на север, подкатывал к дверям ее уединенного жилища. Она жила в терпеливом ожидании того, что такие же особняки, как ее собственный, или — могла она допустить ради объективности — еще более величественные вытеснят заборы, каменоломни, одноэтажные салуны, деревянные теплицы на неряшливых клочках огородов, холмы, с которых козы созерцали окрестности. А булыжную мостовую, по которой громыхали омнибусы, заменят на гладкий асфальт, что, по слухам, уже делается в Париже. Покуда же все те, кого она желала бы видеть, все же добирались до нее, и она ничуть не страдала от своей географической изоляции, и если подумать, она могла дать фору по сбору гостей даже Бофортам, особенно если учесть, что для этого ей не приходилось добавлять ни единого блюда в меню.

Необъятные горы плоти, обрушившиеся на нее в середине жизни по воле рока, как вулканическая лава на Помпеи, превратили ее из пухленькой энергичной маленькой женщины с изящно выточенными ступнями и лодыжками в гигантское величественное явление природы. Она отнеслась к этому столь же философски, как и к другим жизненным испытаниям, и теперь, в глубокой старости, была вознаграждена тем, что, созерцая себя в зеркале, видела отражение почти не тронутой морщинами бело-розовой кожи на маленьком моложавом лице. Многоярусный подбородок постепенно вел в головокружительные глубины все еще белоснежной груди под белоснежным же муслином, заколотым брошкой с миниатюрным портретом покойного мистера Минготта, а вокруг и ниже, выплескиваясь за края широченного кресла, пенились волны черного шелка, на гребнях которых, как чайки, белели крошечные ручки.

Тяжкое бремя этой безмерной полноты давно уже сделало невозможным для миссис Минготт передвигаться вверх-вниз по лестницам, и, со свойственной ей решимостью, она, дерзко презрев все правила, устроила комнаты для приемов наверху, а сама переехала на первый этаж. И когда вы сидели с ней в гостиной у ее любимого окна, то через распахнутые двери с раздвинутыми желтыми шелковыми узорчатыми портьерами вы с изумлением наблюдали спальню с огромной низкой кроватью наподобие софы и туалетным столиком с весьма фривольными кружевными фестончиками и зеркалом в позолоченной раме.