Магическая трубка Конан Дойла - Мария Спасская

По прошествии многих лет, закрывая глаза, Альфред до сих пор слышал мягкий голос молодого доктора с легким шотландским акцентом, которым тот рассказывал совершенно невероятную историю:

— Вчера я был на балу, где имел несчастье напиться, осоловеть и после этого предлагать руку и сердце всем без исключения дамам — и замужним, и одиноким. А сегодня я, представьте себе, получил письмо от некой Руби, в котором та уверяет, что вчера мне ответила «нет», хотя имела в виду «да». И теперь мне только и остается, что теряться в догадках, кто она такая и как мне выйти из щекотливой ситуации, если Руби все же решится нанести визит.

В следующий раз, собрав вокруг себя слушателей, доктор Дойль вещал, четко выговаривая слова:

— Есть у меня одна пациентка, величавая престарелая дама, которая проводит дни, с высокомерным презрением надменно наблюдая за соседями. Пока, примерно раза два в месяц, не напивается и не впадает в неистовство. И тогда она бросает из окон тарелки, целясь прохожим в головы. Вы не поверите, джентльмены, но я единственный, кто может ее утихомирить. Едва завидев меня входящим в калитку, леди тут же успокаивается и принимает благопристойный вид. В благодарность за помощь старуха настойчиво одаривает меня предметами из своей богатой коллекции китайского фарфора, и я покидаю ее дом, нагруженный, словно наполеоновский генерал после похода на Италию. Но как только наступает отрезвление, ко мне является посыльный с требованием вернуть дары. Вчера она была особенно невыносима, и я удержал у себя замечательный кувшин, несмотря на все ее протесты.

Рассказчиком он был изумительным. Как Альфред позже выяснил, составляя биографию писателя, этот дар перешел к Дойлю от матушки, много времени проводившей с сыном и рассказывающей ему о доблестных рыцарях и сражениях, в которых принимали участие эти самые рыцари. В Портсмутском научном обществе высоко ценили сочинительские способности нового члена, прекрасно отдавая себе отчет в том, что это всего лишь фантазии. Но, черт возьми этого Дойля, до чего же занимательные фантазии!

Однажды в середине марта в один из вторников Уильям Ройстон Пайк, близкий друг и партнер Артура по игре в кегли, явился на заседание один. Он объяснил отсутствие приятеля тем, что доктор Дойль вызван в качестве консультанта к тяжело больному юноше, недавно приехавшему в Саутси из Глостершира вместе с сестрой Луизой, братом Майклом и матерью миссис Хоукинс. Внутри у Альфреда все оборвалось — он понял, о ком идет речь.

Десятилетний шалун Майкл Хоукинс с начала этого года посещал среднюю школу в Саутси, и Альфред Вуд, будучи ее директором, часто виделся с мягкой, застенчивой сестрой проказливого мальчишки, стараясь как можно деликатнее обрисовывать мисс Хоукинс поведение ее брата. Альфред не хотел расстраивать девушку вовсе не потому, что от природы обладал добрым сердцем. Зеленоглазая Луиза, или Туи, как звали ее в семье, ему очень нравилась, и мистер Вуд только и ждал удобного момента, чтобы сделать ей предложение. Однако болезнь брата Туи и, самое главное, консультация доктора Дойля внесли в его намерения свои коррективы.

Врач диагностировал у пациента церебральный менингит и, понимая, что дни больного сочтены, все-таки взялся за ним ухаживать. Для этого он распорядился перенести Джона Хоукинса к себе, на «Виллу в кустарнике», которую арендовал для занятий врачебной практикой сразу же по приезде в город, и находился у постели юноши до последнего его вздоха. Разве могла сестра покойного остаться равнодушной к отзывчивому эскулапу? Тем более что после похорон великодушный доктор попросил разрешение у миссис Хоукинс видеться с ее дочерью, ибо убитая горем Луиза, вне всяких сомнений, как никто другой нуждалась в дружеском утешении.

Альфред Вуд с душевной болью наблюдал со стороны за стремительным развитием их романа, почти неприличного для неспешной Викторианской эпохи. Директор школы смотрел из окна своей спальни, выходящей на море, как Луиза сопровождает Артура на вечерних прогулках по набережной. Как завороженная, девушка внимала рассказам доктора, которых Вуд не слышал, зато имел возможность лицезреть оживленную жестикуляцию врача, сопровождающую эти рассказы. Альфред понимал, что на фоне доктора Дойля он лишь бледная тень, ибо тот был необычайно талантлив и везуч. За что бы Дойль ни брался, все у него великолепно получалось.

Обладая неуемной энергией, доктор за два месяца умудрился, параллельно ухаживая за Туи, принимая больных и внося правку в только что написанный роман «Торговый дом Гердлстон», защитить диссертацию на тему «Вазомоторные изменения при сухотке спинного мозга и воздействие этого заболевания на симпатические связи нервной системы» и получить докторскую степень. Весной влюбленные поженились. А вскоре молодожены, оставив новорожденную дочь Мэри на попечение миссис Хоукинс, отправились в Вену, чтобы неугомонный доктор мог посвятить себя изучению офтальмологии.

Оставшись в одиночестве, Альфред Вуд считал до их возвращения дни. Но, вернувшись в Саутси, доктор Дойль на очередном заседании общества объявил, что переезжает в Лондон, чтобы открыть там частную практику и в более удобной обстановке продолжать занятия литературой. От неожиданности опешивший Альфред прослезился и сказал такую прощальную речь, что польщенный Дойль предложил ему место своего секретаря. Вуд был готов работать кем угодно, хоть чистильщиком обуви в доме Туи, лишь бы быть рядом с ней, и поэтому, не раздумывая, тут же согласился.

И началась странная жизнь рядом с любимой. Ни словом, ни взглядом за все это время Альфред Вуд не обмолвился Луизе Дойль о своих чувствах. Он смотрел со стороны, как нежная Туи трепетно заботится о муже, и сам был счастлив их счастьем. Следом за Мэри родился Кингсли, и Конан Дойль, устав разрываться между медициной и литературой, целиком посвятил себя писательскому труду. А потом хрупкая Туи заболела, и муж с обычной своей энергией принялся ее лечить. Он возил жену на воды, потом в Швейцарию, чтобы целебный воздух Давоса оказал благотворное влияние на ее ослабленные легкие. Альфред был благодарен патрону за заботу о любимой, пока не появилась мисс Леки.

Джин Леки была богата и красива, ей было только двадцать с небольшим. Даже неравнодушный к Луизе секретарь не мог не признать, что остроумная, начитанная девушка сильно выигрывает на фоне больной жены, которая была старше Артура на два года и по причине недуга отказывала супругу в интимной близости. Однажды Альфред услышал, как, беседуя с матерью и думая, что дверь в кабинет закрыта, Артур заметил, не подозревая, что посторонние слышат их разговор:

— Вы и представить себе не можете, матушка, как меня утомили тяжелые нагрузки последнего года. Моя душа все время вынуждена разрываться пополам. Я очень внимателен дома и уверен, что ни разу не проявил небрежения или равнодушия. Но положение сложное, не правда ли?

— Да, мой мальчик, я знаю, как тебе нелегко, — ответствовала почтенная дама, приехавшая погостить к сыну и ставшая наперсницей в его сердечных делах.

— Милая Джин, — нежно продолжал Артур, — образец здравого смысла и благоразумия в этом вопросе. Менее эгоистичного и более ласкового человека просто быть не может.