Чудовище и красавица - Анастасия Комарова

Уже к обеду первого дня его искренние порывы заметно поутихли, оплавились, будто свечка на торте, а к вечеру стало уже окончательно ясно, что роль простого, бескорыстно-щедрого рубахи-парня провалилась с треском. И спонтанная поездка, которая могла бы стать приятным, тешащим душу воспоминанием, красивым приключением или началом романа, не имеет шансов даже на дружбу. Какая же дружба выдержит это варварское и смехотворное противостояние? Да и кому она, собственно говоря, нужна?

Наверное, он мог бы плюнуть на все это и забыть, иронично посмеявшись над своей неудачей. Да и ей, вероятно, удалось бы расслабиться и получить удовольствие — от ухаживаний, подарков, общения, музеев, себя…

Если бы не мозолили глаза уже теплые, нежно-зеленые газоны, на которых, шокируя и изумляя непривычных туристов грациозностью юных тел и непринужденностью поз, так самозабвенно обнимаются подростки.

От усталости вечер еле держится на ногах и в изнеможении падает прямо на улицы. Потягивается и засыпает на сырых камнях мостовой блаженным сном обкурившегося бродяги.

Они идут к отелю. Отель — не роскошный, но респектабельный, как раз такой, какой нужно, расположен недалеко от квартала Марэ, в тихой пешеходной зоне, и путь их лежит через старинный район, с аристократическими особняками, уютными ансамблями крохотных площадей. Ветер, сумерки, узкий тротуар. Они устали от напряжения, от противостояния больше, чем могли предположить, и пользуются сумерками и узким тротуаром, чтобы молчать, погрузившись в свои мысли, чтобы на время забыть друг о друге, об этом дне…

Тяжелая темная дверь призывно открыта и наполовину перегородила дорогу. Их будит, вырывает из спячки волна теплого, влажного аромата. Они послушно повернули туда, привлеченные знакомым запахом. Запахом Москвы. Ведь цветы везде пахнут одинаково, особенно если они голландские.

Они оказались в крохотном цветочном магазине. Зал, а скорее комнатка, был весь, буквально весь в цветах — пол, стены, воздух утопали в растениях, и даже потолок — с него на льняных веревках живописно свисали корзины, наполненные цветами.

Он, конечно, захотел купить ей цветы. Что ж, цветы — это можно. Цветы — это ничего. То есть почти совсем ничего — их принимают и дарят друг другу враги и друзья, партнеры и клиенты, учителя и дети, бабушки, врачи, пациенты и глупые, наивные поклонницы.

Откуда-то выплыла, благосклонно улыбаясь, приятная девушка с внешностью наследной принцессы. В Париже все продавщицы — приятные девушки с лицом принцессы, занимающейся благотворительностью. Моментально определив в них иностранцев — не редкость в этих краях, — она вознамерилась было показать им что-то необыкновенное. Какие-то нежно-белые соцветия, запутавшиеся в колючей соломе, какие-то желто-зеленые кувшинки…

Настенька выбрала бархатную розу. Потому лишь, что сразу наткнулась на нее взглядом. Ярко-алая плотная головка на фоне влажной кудрявой зелени тропических мхов. Цветок был настолько не в ее вкусе и стиле, что оба — продавщица и он — невольно воззрились на нее с удивленно-оторопелыми лицами. Но она упрямо кивнула именно на эту розу, именно потому, что та была ближе всего и первой бросилась в глаза. Настя с усилием погасила в себе вспышку злобы на услужливую цветочницу. Ну неужели непонятно… Да нет, конечно же ей непонятно, что она хочет поскорее отсюда уйти. В маленьком помещении у нее начиналась странная клаустрофобия — здесь было слишком ярко, слишком красиво, слишком большой и близкой в тесном пространстве становилась его сутулая фигура. Здесь слишком густо, слишком терпко пахло зеленью, и этот запах слишком гармонично смешивался с его запахом. И от всего этого у нее начинала кружиться голова.

Ей не хотелось долго здесь оставаться, не хотелось ломать с трудом обретенное полусонное спокойствие видом его суетливого, спешащего ухаживания — купить ей цветы, пока она не передумала, не вышла отсюда быстрее, чем он успеет протянуть ей единственный приемлемый, ни к чему не обязывающий дар… И хоть его лишь с огромным трудом можно представить себе суетящимся и взволнованным, а вот, однако ж, ей это удалось без труда. Что — это? Сделать его таким или же разглядеть суету и волнение во внешней вальяжности? Не все ли равно, раз она не могла видеть, просто терпела, пока он вымученно улыбался молоденькой продавщице, торопясь дать ей деньги до того, как Настенька передумает и уйдет.

Да, она хочет эти розы, именно эти розы — ткнула в них пальцем в ответ на вопрошающий взгляд девушки, а так как они стояли плотной монолитной массой, туго заполнив блестящее ведерко — показала на пальцах «один» и медленно развернулась в сторону двери, демонстрируя, что обсуждения закончены, и ожидая, когда он заплатит. Она просто не могла поверить в то, что демоны умеют стесняться.

Визит этой пары поверг Катрин в изумление и задумчивость. Ее магазин известен составлением великолепных тематических букетов, она не раз привозила из Японии новые знания о тайнах икебаны, не говоря уже о дипломах и призах… Но этим двоим все это было явно на фиг не надо. Они взяли розу без упаковки, и, как ни пыталась она втолковать им, что цветок следует подобающим образом оформить, успела только завернуть колючий стебель в хрустящую бумагу. И они, заплатив за него цену полноценного дизайнерского букета, вышли из маленького магазинчика так быстро, как воры из частных владений.

Ну что тут скажешь, размышляла Катрин, вновь погружаясь в приятные весенние грезы, и что с них возьмешь? Одно слово — русские…

На третьем часу беспомощной борьбы она оставила попытки уснуть. Невозможно. Невозможно быть настолько циничной и непробиваемой, чтобы уснуть 19 апреля в Париже, в старом отеле, в номере с обоями под антикварный выцветший штоф, когда из открытой двери балкона в комнату и в сердце текут тонкие, нежные и горькие запахи — весенней ночи, теплого дождя, мокрой городской пыли, зелени платанов. Когда за стеной, на точно такой же кровати, скорее всего не спит мужчина, что привез ее сюда.

Умные люди предупреждали: он — чудовище.

Перед отъездом, когда она, совершенно не постигая, как могла так легко, будто шутя, как он и предлагал, согласиться на эту странную авантюру, подруга, умничка Лера, примчалась к ней и строгим голосом потребовала кофе. В то промозглое утро все это вдруг стало реальностью — когда он позвонил, невозмутимо сообщив про билеты и сроки.

— Ты что, собираешься с ним?!! — Тонкие брови на бледном лице многозначительно ползут вверх, желто-карие глаза, несмотря на ранний час, непривычно широко распахнуты.

— Да нет! Я просто хочу в Париж.

— А-а… Просто в Париж. Понятно.

— Что понятно?

— Да нет, ничего. Все понятно. Просто в Париж… Чего ж тут непонятного-то? Дай масла, пожалуйста, я поесть не успела… Что, и он — «просто»?

— Слушай, отстань, а? Чего ты от меня хочешь?!

Она послушно ставит рядом с пачкой ржаных хлебцев масленку и нож, и Лерка принимается деловито размазывать мягкую массу по ломкой шершавой поверхности.

— Что, нельзя просто съездить в Париж, по-твоему, да? Ты прямо как мой папа! — Настя говорит на повышенных тонах, как делает всегда, когда от чего-то обороняется.