Солдат поневоле - Михаил Кисличкин

Кредиты становились недоступной роскошью, доля социальных расходов в бюджетах затронутых кризисом государств становилась все выше и выше. Каждый боролся с дефицитом бюджета как мог. Вводили налог на роскошь, на бензин, на туризм, на спиртное. Защищали местного производителя или наоборот, стимулировали импорт и привязывали свою валюту к доллару и евро. Универсального рецепта не было, и все крупные мировые экономики потихоньку падали на дно, кто быстрее, кто медленнее.

Ожидали разного. Говорили, что доллар обесценится и США придет к дефолту. Но, вопреки всем прогнозам, этого не произошло. Ожидали, что Китай вырвется далеко вперед, но этого не случилось. Падение спроса подкосило и китайскую экономику. Ее рост, в первые годы кризиса основанный на стимуляции внутреннего потребления, не смог продлиться долго.

Экономика мировых держав все больше напоминала связанных одной веревкой альпинистов, которые под шквальным ветром вместе медленно съезжают вниз, в пропасть, изо всех сил цепляясь ледорубами за скользкий покатый край. И, разумеется, это понимали сами участники процесса падения. Что вызывало полярные решения — одни страны пытались остаться на плаву за счет усилий других, но эти другие не спешили на помощь. Им, в свою очередь, казалось универсальным рецептом обрезать веревку и отправить тех, кто ниже, в свободное падение. США предлагали Китаю укрепить юань и еще сильнее стимулировать внутренний спрос. Китай уже не мог этого сделать — вся его многовековая культура противилась бездумному потреблению, ориентируясь на упорный труд и накопление богатства. Китай и Индия, обеспокоенные все новыми необеспеченными долларовыми эмиссиями в американской экономике, советовали пакет мер, направленных на меньший отрыв виртуальной составляющей экономики США от реальной и долгосрочных гарантий американских торговых и финансовых обязательств. США отказывались предоставлять их, отвечая мерами по защите своего производителя и насыщая мировую экономику все новыми и новыми партиями свежеотпечатанных, а потом уже и просто электронно-виртуальных долларов на банковских счетах корпораций и фондов.

Доллар не девальвировался. Никто в мире не хотел инициировать этот шаг, опасаясь всеобщего коллапса. Возникла интересная ситуация, когда доллар вроде бы почти официальная мировая валюта, но ему не доверяют и все потихоньку, втайне пытаются от него избавиться. Доллары из резервов медленно тратились, а взамен в госхранилищах складировались реальные ценности вроде ценных и редких металлов, нефти, риса и пшеницы, заложенных на длительное хранение. Валютные резервы стали запасаться в десятке разных валют. Высвобожденная долларовая наличность зависала в мировой экономике и вкупе с новыми долларовыми эмиссиями в конечном итоге уходила в «виртуальную экономику», ложась тяжелым грузом на мировую финансовую систему.

Девальвация доллара становилась все неизбежнее и неизбежнее, но, по политическим соображениям, никак не могла наступить. Соответственно и мировая экономика без кардинальных, меняющих саму ее структуру решений тоже не могла выздороветь.

Предчувствуя возможный крах доллара, некоторые правительства, наоборот, принимали решение набрать как можно больше кредитов и вложить «зеленые» в реальный сектор своей экономики, устраивая свой, локальный «пир во время чумы». Но в условиях мировой глобализованной экономики больших успехов добиться не получалось, крупные кредиты стали очень дорогой роскошью.

Мир жил ожиданием: «что-то вот-вот грядет». Возникли новые секты, появился спрос на различных «пророков» и ясновидящих. Ждали войны, конца света, инопланетян, глобальных катастроф. Время шло, но самые мрачные прогнозы не сбывались. Однако не сбывались и прогнозы оптимистические. Небо над миром явно затягивало черными облаками, чем дальше, тем чернее, но гроза не спешила разразиться.

Как жила в это нелегкое время Россия? Как ни странно, не лучше, но и не хуже других. Люди привыкли. Во время СССР жили не богато, в 90-х годах двадцатого века жили бедно, к хорошей жизни россияне сильно пристраститься не успели. Цены на нефть и доходы большинства людей упали, но и в кредитный бум, по примеру жителей запада, народ втянуться не успел. Две сотки земли были, как правило, у всех, кто этого хотел, а при хорошем уходе с них можно было собрать два-три центнера картошки. Пенсии и зарплаты, хотя и не большие, платили. Дефицита товаров не было, был дефицит денег. Власть отчаянно ругали на кухнях, но выходить с лозунгами на улицу желающих находилось мало. Общее мнение было такое: «Может, и вышли бы, а толку? В демократию не верим, в коммунистах разуверились, к президенту привыкли. И вообще, надоели революции. Хлеб и макароны в магазине есть, в телевизоре все больше позитива и Петросяна, жить можно. „Правозащитники“ и „демократы“ — да иуды они все, клейма ставить некуда. Да, власть нам врет, ну и что? Где лучше-то? Вона вчера во Франции пять тысяч „черных“ опять избили три сотни „белых“ и сожгли двести машин. А на Украине газа нет, люди буржуйки в Киеве ставят, вчера сюжет по Первому показывали… Из Киева родственники звонят и говорят, что наше ТВ брешет? Ну и что? Все сейчас брешут. А говорите — демократия, демократия. Тьфу на эту демократию».

Несколько стабилизировали ситуацию подросшие цены на нефть. Политика накопления ведущими странами «стратегических ресурсных резервов» подняла цены на стратегическое сырье. Свою роль сыграло и урезание нефтяных квот странами ОПЕК. В общем, в России концы с концами сводили, но стабильный экономический и промышленный рост начала двадцать первого века казался недостижим. Господдержка испытывающим сложности стратегическим предприятиям, с одной стороны, подрывала конкуренцию на внутреннем рынке, создавала чрезмерно регулируемую, чиновничью модель экономики, но, с другой стороны, все же поддерживала ее на плаву. Побочным следствием все более значительного вмешательства государства в экономику стал рост чиновничьего аппарата на всех уровнях и лютая коррупция, выросшая местами до африканских масштабов. Чиновник в народном сознании стал все больше ассоциироваться с врагом, неким паразитом, высасывающим кровь из людей и жирующим на общем горе.

Тем не менее страна жила. Люди растили детей, ходили на работу, весело праздновали день рожденья и новый год. Жизнь продолжалась.

При всех проблемах, вызванных затяжным мировым кризисом, общественная жизнь на планете Земля сосредотачивалась не только в экономике. В Швейцарии, в Церне, после ряда поломок запустили наконец большой адронный коллайдер. Провели ряд экспериментов. Черной дыры не возникло, провалов во времени тоже. Все было просто и буднично, поставили ряд экспериментов, получили результаты. Никаких сенсаций ученые преподнести не смогли. Бозон Хиггса не возник, новых частиц открыто не было. Скоро интерес журналистов к этим работам угас, эксперименты стали ставить все реже, тема коллайдера сошла с передовиц газет, оставшись лишь на страницах узкоспециализированных журналов.

Среди ученых, работавших с коллайдером, был молодой русский физик Петр Андреевич Самойленков. Это была в своем роде интересная личность. Первое образование Петр получил, закончив МГУ, факультет вычислительной математики и кибернетики. После этого он стажировался во Франции, где неожиданно для себя увлекся квантовой физикой. Это был в чем-то классический пример гения, увлеченного только наукой. В свои тридцать лет Петр оставался девственником и даже не думал об изменении подобного положения. Нет, он был нормальной ориентации, но стройный язык цифр на экране компьютера был интереснее, чем общество длинноногих сокурсниц, на них Петру было банально жаль времени. Деньги его интересовали мало, благо родители его были люди не бедные, да и повышенной стипендии отличника, а потом стажера на жизнь хватало. Во Франции Петр стал горячим сторонником квантовой теории гравитации. Теория струн и теория петлевой квантовой гравитации занимала все его время, он отчаянно пытался примирить их и связать в единое целое с общей теорией относительности Эйнштейна.