Дерни смерть за саван - Александр Руж

Максимов вынул из ящика прикроватной тумбочки револьвер, который сам туда положил перед тем, как улечься. Раньше он доверял исключительно револьверам марки Colt Paterson, но пришел к выводу, что оружие техасских ковбоев устарело, и купил в Италии только что выпущенный прусскими мастерами шестизарядный «Дрейзе» с игольчатым ударником и регулируемой мушкой. Этот-то элегантный удлиненный ствол и охранял теперь покой Максимова и его ближних.

Хохот нарастал, в него вплелись лязг, скрежет… словом, звуки слились в какофонию. Максимов подошел к окну, высунул наружу руку с револьвером, гаркнул во все горло:

– Эй, кто там балует?

На улице царила тьма, густая, непроницаемая.

– Почему фонари во дворе не горят? Ведь они есть!

– Потому что ты забыл их зажечь, – подсказала Анита, зябко кутаясь в одеяло.

– Тогда пойду и зажгу! Надеюсь, запасов газа у сеньора Хорхе хватит, чтобы освещение горело до утра.

– Не ходи! – Анита соскочила с постели. – Лучше закрой окно и запри на задвижку.

Максимов послушался – затворил наглухо раму и опустил жалюзи. Звуки стали тише, но были все еще слышны.

Хлопнула дверь – в спальню влетела перепуганная Вероника.

– Там это… плитка сама… и пятна на стенках!

– Какие пятна? Ты о чем?

Выяснилось, что служанка, намаявшись со стиркой, пошла на кухню попить водички, да и прикорнула там на табурете, привалившись плечом к туше рефрижератора. Сквозь сон ей что-то померещилось, она вздрогнула, открыла глаза и узрела синее дьявольское пламя, плясавшее над газовой конфоркой. Кто запалил – неведомо. Хуже того, заходил ходуном рефрижератор – так, что в его утробе запрыгала на полке плошка с оливками. А в довесок ко всему на стене супротив окна возникла желтая блямба, которая заколыхалась, подобно медузе. Этого Вероника выдержать не смогла и опрометью бросилась в опочивальню господ.

– Вот бестолочь! – крякнул Максимов. – Все-то тебе ерундовина мнится…

– А вот и не ерундовина! – запротестовала Вероника. – Своими глазами видела, вот вам крест!

И размашисто задвигала перед собою правой рукой, будто гимнастику делала или отгоняла надоедливых комаров.

Анита накинула на плечи шифоновый пеньюар.

– Алекс, сходим проверим. Что, если правда?..

Алекс насупился.

– Если тебе так хочется…

Он снял со стены переносной фонарь на спирту, зажег его и, держа в другой руке револьвер, прошествовал на кухню. Анита и Вероника теснились в арьергарде.

На кухне в самом деле горел газ и трясся рефрижератор. Максимов повернул вентиль, конфорка погасла. Окинул взором путаницу шлангов, идущих от холодильного шкафа, задержался на манометре.

– Кто-то увеличил подачу эфира. Могло и змеевик разнести!

Он быстро отрегулировал механизм и напустился на Веронику:

– Растяпа! Сама небось пока дрыхла, что-нибудь задела!

– Да не задевала я, Лексей Петрович… вот вам крест! – И опять замахала рукой.

– Я ей верю, Алекс, – поддержала горничную Анита. – В этом доме творится что-то странное.

Как бы в подтверждение ее слов, гогот и вой на улице усилились, а на стене напротив окна, забранного, как и все другие окна, деревянными жалюзи, расплылось бесформенное пятно цвета молодого одуванчика. Вероника вскрикнула и вытянула дрожащий палец.

– Вот оно! Видите? Я же говорила…

Желтая клякса ширилась, покуда не расползлась на полстены. Анита и Максимов завороженно следили за ней. Внезапно на одуванчиковом фоне само собой написалось черными рваными буквами слово Muerte.

– Смерть, – прошептала Анита.

Слово растаяло, и на его месте нарисовалась человеческая голова. Одна, без тела. Круглое лицо с загнутыми кверху усиками стало гримасничать, строя мины одна другой жутче. От такого представления Аниту взяла оторопь, но она все же сохранила достаточно самообладания, чтобы признать в бестелесном призраке покойного мужа Кончиты.

– Это Хорхе!

– Какого лешего? – взревел Максимов. – Где он прячется?

– Нигде. Он умер… – И Анита в двух словах, не отрывая глаз от паясничающей физиономии на стене, поведала о том, что вычитала в газете.

Вероника закрыла глаза руками и завыла, вторя тому, кто издавал похожие звуки на улице. А с головы Хорхе вдруг начала лохмотьями сползать кожа и сползала до тех пор, пока не обнажился череп. Он оскалил зубы, сверкнул красными бликами, вспыхнувшими в черноте пустых глазниц, и растворился. Вслед за тем медленно погасло желтое пятно. Жуткие звуки стихли, только продолжала тянуть свою пронзительную ноту Вероника. Анита отвесила ей несильную затрещину, и служанка заткнулась.

– Все, – объявила Анита. – Спектакль окончен, зрители могут расходиться.

– Да уж… – Максимов обалдело потер лоб рукоятью револьвера. – Что это было?

– Завтра узнаем.

Вероника ни в какую не желала уединяться, поэтому ее взяли с собой, в гостевую спальню, и уложили на полу, на соломенном тюфяке. Впрочем, о принадлежностях для сна можно было не беспокоиться, ибо до рассвета никто из троих не сомкнул глаз. Максимов лежал с засунутой под подушку рукой, из которой не выпускал револьвера. Анита как будто закаменела и скороговоркой твердила про себя: «Нечистой силы не бывает, нечистой силы не бывает… Все это – розыгрыш, и завтра мы обязательно узнаем, кто над нами подшутил».

Едва позднее зимнее солнце показалось над горизонтом, все встали с таким облегчением, точно восход избавил их от тяжкой физической работы. Анита отказалась от завтрака и сразу же засобиралась на улицу – пройтись по соседям, как и намечала с вечера. Выстиранное Вероникой платье еще не просохло, одежда в чемоданах помялась и требовала проглаживания, а терять время не хотелось. Поэтому Анита поступила проще – надела то, что висело в гардеробе Кончиты.

С утра дул прохладный ветер, поэтому она выбрала из скромной коллекции сестриных костюмов теплую кофту с оборкой-баской, напоминавшую русскую кацавейку, и надела ее поверх нижней рубашки. Прибавила мягко облегавшую стан и расклешенную книзу юбку, закрытые туфли на низком каблуке. Яркий финальный штрих – вколотый в прическу высокий гребень, именуемый в Испании пейнетой. Анита посмотрелась в зеркало и не без удовлетворения отметила, что выглядит как самая что ни на есть коренная жительница Пиренеев. В таком виде она могла ходить по улицам любого испанского города, не рискуя привлечь внимание зевак.

Максимов вызвался сопровождать ее, но она ответила отказом. Сказала ему, что днем, среди людей, на оживленных улицах, опасаться нечего, тем более что ее в Аранжуэце никто не знает и, стало быть, ни у кого нет причины желать ей зла. Алекс не очень-то и настаивал. Он усиленно размышлял о чем-то своем и все зыркал по сторонам. Анита пришла к заключению, что он намерен вырвать у заколдованного дома все его тайны. Ну и пускай вырывает. Анита отправилась в одиночку еще и потому, что хотела без помех подумать над всем тем, чему стала свидетельницей после приезда.