Последняя из рода Тюдор - Филиппа Грегори

Юному королю удается открыть заседание парламента, но ему так плохо, что он вынужден лечь в постель. Советники и душеприказчики входят и выходят из его спальни, и по дворцу начинают расползаться слухи о том, что король стал думать о преемнике и готовить завещание. У меня это просто не укладывается в голове: ему же всего пятнадцать лет! Мы ровесники! Не может быть, чтобы он уже составлял завещание! Он слишком молод, чтобы готовиться к смерти. Нет, вот придет лето, и он вместе со всем двором отправится в поездку по дальним замкам и резиденциям, теплая погода прогонит его кашель, и он снова станет таким, как прежде. Мне думается, что стоит ему приехать в Брадгейт, посидеть в его садах, прогуляться вдоль реки и прокатиться на лодке по нашим живописным озерам, он точно поправится. Его завещание отправят на хранение с остальными важными документами Совета, где о нем благополучно забудут. Он женится, у него родится сын, и все эти расчеты, кто из возможных наследников привлечет больше поддержки со стороны знатных семей, будут благополучно забыты. Он женится на принцессе из Европы с огромным приданым, я с ней подружусь и стану знатной придворной дамой, может быть, герцогиней. Может, я и выйду за Неда Сеймура, несмотря на немилость, в которую впал его отец. Ему вернут титул, и тогда я действительно смогу стать известной своей образованностью и стремлению к наукам герцогиней и путеводной звездой для заблудших душ.

Двор отправляется в Гринвич. Этот дворец любят все придворные: он стоит вдали от шума и спертого, дурно пахнущего воздуха Лондона, его золотистую пристань дважды в день посещает прибой, отчего она сияет и словно светится. Так могла бы выглядеть пристань на самих небесах, вот только население этих мест не отличалось благообразием. Мы с отцом плывем на королевской барже, вместе с Эдуардом, который лежит на подушках и дрожит, несмотря на накрывающие его шкуры. Когда в его честь звучит залп на Тауэре и выстрелы из корабельных орудий, он лишь морщится от грохота и отворачивается в сторону.

– Он ведь поправится? – тихо спрашиваю я отца. – Он выглядит совсем больным. Но ведь летом же ему станет лучше?

В ответ мрачный отец лишь качает головой.

– Он уже составил завещание, – говорит он, и я слышу азарт и возбуждение в его голосе. – И избрал своего преемника.

– Корону наследует старший из наследников?

– Разумеется. И этим наследником должна быть принцесса Мария. Вот только как же она сможет быть королевой, если признала власть Папы Римского над собой? Как она будет править, если станет женой какого-нибудь католика из-за океана и своей рукой поставит его над нами? Нет, король поступил верно: он повиновался воле Господней и исключил ее из права наследования. Так же, как это сделал его отец.

– А разве король может сам выбирать своего наследника? – спрашиваю я. – Разве это законно?

– Если корона принадлежит ему, то, конечно, может, – отвечает отец. Его голос звучит чуть слышно, чтобы мальчик, дрожащий под меховыми шкурами, не смог разобрать ни слова. Однако даже сейчас он говорит так, что я понимаю: он не потерпит возражений. Эта тема сейчас обсуждалась во всех укромных уголках двора. – Корона – это собственность, а собственность есть у всех нас. А человек в праве свободно распоряжаться своей собственностью и назначать себе наследников. Генрих VIII сам выбрал своих наследников. И, что еще важнее, молодой человек, взращенный в реформированной вере, никогда не позволявший себе ни единой католической мысли, никогда не передаст свою корону слуге Рима. Он этого не допустит, а Джон Дадли проследит за тем, чтобы его воля была исполнена.

– Тогда кто это будет? – спрашиваю я, уже догадываясь о том, каким будет ответ.

– Король, вместе со своими советниками, отдает предпочтение ближайшему из кровных родственников, придерживающемуся реформированной веры, и тому, кто способен произвести на свет сына, к которому потом перейдет корона.

– То есть наследником должен стать мальчик из линии Тюдоров?

Отец кивает. На этой семье словно лежит какое-то проклятье. Для того чтобы удержать корону, Тюдоры должны рожать сыновей, но эта задача оказывается для них непосильной. У короля Генриха было шесть жен, но они смогли подарить ему всего одного сына: Эдуарда. У его старшей сестры, Маргариты, тоже родился только один сын, Яков, у которого, в свою очередь, родилась дочь: королева Мария Шотландская, которая живет во Франции и помолвлена с дофином. Дочь Маргариты родилась от шотландского лорда и была католичкой, и, скорее всего, незаконнорожденной, а значит, и ее сын, Генри Стюарт, едва ли мог претендовать на корону.

Любимая сестра короля, королева Мария, была моей бабкой, и король выбрал именно ее линию как ту, которая унаследует корону. А ее дочь, моя мать, все еще жива. У моей матери было только три дочери, и у нее больше не могло быть детей. Принцесса Елизавета не была помолвлена, да и кому нужна королевская незаконнорожденная дочь, с неизвестным отцом и таким маленьким приданым? А принцессу Марию сватали почти за каждого короля Европы, получая в ответ отказы.

Выходило, что у линии Тюдоров не просто не было наследников мужского рода, но и не было никакой вероятности их появления.

– Но ведь среди нас нет беременных, – замечаю я, думая о кузинах. – Если они хотят, чтобы корона перешла мальчику из рода Тюдоров, то это невозможно, потому что их просто нет. Ни один из пяти наследников не помолвлен и не состоит в браке.

– Вот почему именно тебе придется это сделать, – бросает отец.

– Вступить в брак?

– Немедленно.

– Мне?

– Всем вам.

– И принцессам Марии и Елизавете?

– Да нет же! Тебе, Катерине и Марии.

Катерина совершенно не намерена помогать мне защититься от этого неожиданного плана. Мать велит ей явиться ко двору для представления, и Катерина в восторге от роскошных залов и слуг, угощений и ее новых платьев. Она наряжает Мистера Ноззла в зеленые цвета Тюдоров и на деньги, которые ей дают «на булавки», покупает совершенно белого котенка. Она называет его, конечно, Булавкой и везде носит с собой в кармане своей накидки. Единственное, о чем она сожалеет в своей поездке ко двору, так это о расставании со своими лошадьми, оставшимися в Брадгейте, и медведем. Она надеялась приручить косолапого любовью и заботой, чтобы вместо зверя-убийцы сделать из него танцора для увеселений.

Известие о скором вступлении в брак ее не пугает как истинную непорочную деву, а, напротив, приводит в восторг.

– Я должна выйти замуж? О, хвала небесам! За кем? За кем же?

– «За кого», – холодно поправляю я.

– О, да какая разница, как говорить! Кому до этого есть дело? Так за кого меня выдают? Говори же!

– За лорда Генри Герберта, – отвечаю я. – Сына графа Пемброка.