Два дня - Рэндалл Силвис

Демарко рассмеялся.

– Не поймите меня превратно, – сказал Хьюстон. – Я люблю своих студентов. И многое черпаю у них. Их страсть, понимаете меня? Этот внутренний огонь.

Демарко хотел было кивнуть, но потом одернул себя. Что он знает о страсти? Огонь внутри его потух давным-давно.

– Значит, ваша новая книга – та, над которой вы сейчас работаете, – о полиции? – спросил он.

– В какой-то степени да. Один из ее главных героев – патрульный.

– «Хороший парень»?

– Хорошие парни, плохие парни… Это все довольно относительно, не находите?

– Как и все остальное в ваших романах.

– А вы читаете книги?

– Да, вошло в привычку, когда я познакомился со своей первой женой. Она – учительница английского. И поставила мне ультиматум: если я хочу с ней встречаться, то должен расширить свой литературный кругозор.

– Таково благотворное влияние женщин, – хмыкнул Хьюстон и тут же задал новый вопрос: – А вам знакома набоковская «Лолита»?

– Я слышал об этом романе, но никогда не читал его. Он ведь об увлечении стареющего мужчины нимфеткой, так?

– Да. И в нем есть герой по имени Куильти – заклятый соперник и зеркальное отражение рассказчика. Я думаю его сделать полицейским.

У их столика возникла официантка – худенькая азиатка в накрахмаленной белой униформе. Озвучив их заказ, Хьюстон еще с минуту мило поболтал с ней. И, повернувшись после того, как официантка удалилась, увидел на лице Демарко улыбку.

– Я вовсе не флиртовал с ней, – сказал Хьюстон.

– Я так и понял. Вы даже не взглянули на ее попку, когда она уходила.

– А вы?

– Попка отменная.

Хьюстон ухмыльнулся:

– Вы совсем не такой, каким я представлял себе полицейского.

– А вы совсем не такой, каким я представлял напыщенного сноба, – парировал Демарко. – Давайте лучше вернемся к этому парню в вашей книге, чьим прототипом вы хотите сделать меня. Должно быть, он хорош собой? Типа Джорджа Клуни?

– Неплохой выбор, – сказал Хьюстон. – Клуни очень убедителен, когда играет людей, ведущих неорганизованную жизнь.

– Стоп-стоп-стоп. Мой герой – человек, ведущий неорганизованную жизнь?

– В романе Набокова – да. Он жесткий, циничный, непреклонный. Одержимый. И он – моралист, отказывающийся замечать безнравственность своих собственных поступков.

– Знаете, – сказал Демарко, – пожалуй, вам лучше не вмешивать меня в эту историю. Тогда мне не придется вас за что-нибудь арестовывать.

В то лето они встречались еще три раза. На второй встрече, тоже «У Дино», Хьюстон расспрашивал Демарко об иерархии званий в полиции штата, о должностных обязанностях разных полицейских, о типах оружия, которым они вооружены, а также о том, в каких случаях полиция штата оказывает содействие местной полиции, а в каких имеет перед ней преимущественные права. Но, помимо этого, Хьюстон также рассказал Демарко в подробностях о своей жизни, жене и троих детях, которых он явно любил и обожал.

Затем в разговоре возникла пауза. Прервал ее Хьюстон.

– Вы, наверное, знаете о моих родителях, – сказал он тихо.

Демарко кивнул. Дилетантское ограбление хозяйственного магазина Хьюстонов… разорванное выстрелом горло его матери… и через две недели самоубийство его отца, наглотавшегося антидепрессантов. Ужасные образы, должно быть до сих пор преследующие Томаса… Воспоминания, время от времени обуревающие и подавляющие его.

Их разговор принял интимный характер. И Демарко вдруг настолько растрогался, что уже собрался вытащить на свет своих собственных призраков и демонов. А почему бы и нет? Почему бы ему и не рассказать сейчас, по прошествии стольких лет, о том почти нереальном счастье, которое он испытывал в первые годы своего брака и отцовства. И о том, как это счастье вдруг исчезло, словно ничего и не было. А сменившие его досада и гнев вылились в чрезмерно агрессивное поведение и последующее понижение в должности… Похоже, человек, сидевший напротив него, смог бы его понять. Увы, Демарко сумел выдавить из себя только несколько слов о Райане-младшем и удостоить Ларейн одной-единственной фразы: «Вскоре после этого она меня оставила».

Рука Хьюстона скользнула по столу, как будто потянувшись к Демарко. А потом резко замерла.

– Хреновая эта штука – жизнь, – коротко резюмировал писатель. – Мне очень жаль.

Демарко кивнул. Но перевел взгляд со своего собеседника на проезжавшие за окном машины. Хьюстон не стал его больше ни о чем расспрашивать, и Демарко полегчало. И он испытал к писателю искреннюю признательность, когда тот подозвал официантку и попросил счет.

Их третья встреча состоялась в августе. Демарко получил приглашение на барбекю в доме Хьюстона. И там он познакомился с его красавицей женой и тремя замечательными детьми, обошел прекрасный викторианский дом и остаток на редкость приятного вечера провел, ощущая в груди сильную боль от зависти и страшно негодуя на себя из-за этого.

Зависть достигла своего пика перед самым закатом, когда Демарко и Хьюстон, расслабившись, сидели в шезлонгах и наблюдали за другими гостями. Демарко следил глазами за Томми и его другом. Мальчики по очереди фотографировались с битой для гольфа, гримасничая и надувая щеки так, словно перекатывали во рту табачную жвачку. Они явно передразнивали своего отца или тренера из «Малой лиги». Эта сценка заставила Демарко улыбнуться. И когда сержант сказал Хьюстону: «Он очень похож на вас», он совсем не хотел, чтобы его голос прозвучал тоскливо.

Но Хьюстон явно уловил в его словах боль – Демарко выдали глаза. Писатель тоже улыбнулся. А потом двое мужчин ненадолго замолчали – двое отцов, улыбающихся одному сыну, двое мужчин, болезненно переживающих отсутствие другого сына.

И именно в эти минуты молчания Демарко осознал истинное различие между ним и Хьюстоном. Дело было совсем не в деньгах или положении в обществе. Они оба были одиноки, каждый по-своему. Хотя Демарко жил один, а Хьюстон с семьей. У обоих были непростые отношения с некоторыми людьми. Но Хьюстон выстраивал свои отношения с внешним миром из одного центра, которым для него являлся надежный и стабильный семейный круг. И, уходя по делам из дома, он всегда возвращался в родную семью. И все свои действия он сначала согласовывал с домочадцами. И с ними же обсуждал их последствия. А вот у Демарко такого центра не было. Что бы он ни делал и с кем бы ни общался, он всегда уходил из пустого дома и возвращался в пустоту. Ему не с кем было обсуждать свои поступки. И какой бы насыщенной на события ни была его жизнь, любой его день начинался с пустоты и заканчивался ею. В отличие от Хьюстона, Демарко жил в пустоте.

А на следующее утро Хьюстон вдруг нарисовался на пороге его дома. Писатель стоял, ухмыляясь и держа в одной руке книгу, а в другой картонную коробку.

– Мне кажется, или я действительно чую запах хот-догов с чили? – спросил Демарко.