Две Розы - Вера Колочкова

Раз в неделю с меня полный набор продуктов в холодильник, и не надо вот мне этого… Такого вот лица виноватого да неловкого не надо мне… Поняла?

– Ой, девочки… – без сил опустилась на стул Роза Федоровна. – Ой, что бы я без вас делала…

– А мы бы что без тебя делали, а? – погладила ее по плечу Лида. – Ты ж нам, по сути, больше даешь, чем мы тебе… Ты нам даешь возможность почувствовать себя дающими… А это, знаешь, тоже дорогого стоит, свою какую-то значимость ощущать, хоть и такую мало-мальскую…

Когда маленькая Роза пошла в школу, Роза Федоровна вышла на пенсию. Другой работы, кроме мытья школьных полов, у нее так и не было – Роза росла болезненным, хилым ребенком, в детсад отдавать ее было жалко. И потому пенсионные деньги, хоть и небольшие, были очень кстати, и жить стало легче. Еще и от Соньки приходили редкие денежные переводы. Роза Федоровна радовалась этим весточкам – не столько деньгам, сколько факту присутствия Соньки в их жизни. Да и вообще… Если деньги шлет, значит, жива. Значит, работает где-то.

А однажды Сонька вдруг позвонила – в день рождения Розы маленькой. Хотя та уж не такая и маленькая была – аккурат десять лет исполнилось, первый юбилей, можно сказать. Роза Федоровна сунула ей к уху трубку, прошептав испуганно – это мама, Розочка… И стояла рядом, пока девочка напряженно вслушивалась в далекий материнский голос. И переживала страшно – может, не стоило этого делать, не травмировать лишний раз ребенка? А то что же получается… Не было мамы и не было, а тут раз – на тебе…

Но все обошлось, как ей тогда показалось. Роза вежливо сказала в трубку «спасибо» и протянула ее бабушке. Но в трубке уже слышались короткие гудки – Сонька отключилась… Потом, конечно, были еще от нее звонки, но уже по другому поводу…

К шестидесяти годам три подруги как-то незаметно управились со своим пенсионерским статусом. Из Лизы получилась пенсионерка счастливая, из Лиды наоборот. Оно и конечно, хорошо было Лизе! Маринка окончила институт, ринулась делать карьеру да хорошие деньги зарабатывать, и так вся ушла в это занятие, что напрочь отвергла замужество и детей. Нет, были у нее мужчины, конечно, но, как выражалась сама Маринка, были они исключительно для удовольствий, которые позволялись вне карьеры и денег. Не хотела Маринка брать на себя ни один вид зависимости, сама себе такую жизнь выбрала. Лиза сначала огорчалась, а потом приняла выбор дочери, тем более что и благодаря этому жила очень даже неплохо. Жила, ни в чем себе не отказывая, ездила на выделенные Маринкой субсидии на дорогие курорты, получала полное удовольствие от своей пенсионерской свободы. Утоленная пенсионерка, одним словом! Редчайший случай, ни дать ни взять!

Лидочкино же неутоленное пенсионерство было как раз таки случаем вполне обыденным. Да, Вадик рос мальчиком очень послушным и не доставлял Лиде хлопот, но… Из этого послушания вырос вполне себе объяснимый инфантилизм, который всегда и всем бывает понятен, кроме родной матери. Понятен он был и Маргарите, невестке Лидочки. Только зачем эта Маргарита замуж за Вадика пошла? И зачем поселилась в квартире мужа, и зачем двоих детей родила… Жила, будто все кругом ей были обязаны, с вечной претензией к мужу и свекрови. Сама же на работу не торопилась, досиживала со вторым ребенком положенные по закону три года. Спрашивается – зачем сидеть, если бабушка вполне может с внуками справиться? Зачем целый день сталкиваться лбами на крохотной кухне малогабаритной двушки?

Лидочка разрывалась, добывая средства на пропитание своей большой семьи. Подрабатывала консьержкой в соседнем «богатом» доме, ходила на рынок, покупала продукты. Вадик воспринимал такую мамину жизнь как должное, к материнской жертвенности ведь быстро привыкают. Сам он зарабатывал мало, никак не мог себе места найти, везде были начальники плохие, или контора плохая, или все вместе было никуда негодное. Так и переходил с места на место, нигде не сумев зацепиться. Маргарита фыркала, выражая мужу свое презрение, Лида страдала, подсознательно чувствуя свою вину… И все больше превращалась в жертву, которой помыкают, от которой требуют, которой вечно недовольны. По сравнению с жизнью Лизы ни о какой радости не могло быть и речи…

– Представляете, девочки, она даже посуду за собой не моет… – жаловалась Лида «девочкам», то бишь Розе и Лизе. – Говорит, будто бы я все равно буду недовольна, как она ее вымоет… Когда это я недовольна была, а?

– Конечно, ты будешь недовольна, это уж к бабке не ходи! – безжалостно резала правду-матку Лиза. – Ты ж сама всегда первой за все хватаешься, впереди паровоза бежишь! Вот твоя Маргарита и сделала такой вывод – исключительно в свою пользу, заметь!

– А что мне, на месте сидеть да на грязную посуду смотреть? Мне не трудно, я все сделаю! Слава богу, я в силе еще!

– Во-о-о-т… Вот… В этом вся собака и зарыта – я, мол, сама, мне же не трудно… Так если ты сама и тебе не трудно, зачем она будет суетиться? Ты ж сама всю инициативу на корню обрубаешь, вот в чем дело. Тебе все самой надо, и никак иначе! Потому что и впрямь считаешь, что другие хуже тебя сделают! А что твоей невестке после этого остается? Только на диване лежать, да сериалы смотреть, да мужа своего грызть, что мало денег приносит и на свою квартиру заработать не может. Вот и получается, Лидок, что в твоей семье все гармонично сложилось, у каждого свое место… И тебе твое место очень даже нравится – все брать на себя и параллельно возмущаться, что никто ничего не делает…

– Да, тебе хорошо говорить, Лиз… Ты живешь как сыр в масле катаешься, за Маринкиной-то спиной… А мне приходится пошевеливаться да бегать туда-сюда, и что еще остается, если из моего Вадика ничего путного не получилось? Не мужик, а амеба какая-то… Жена на него орет, а он и ответить ничего не может…

– А помнишь, Лид, как ты укоряла нас с Розой, что мы своих девчонок неправильно воспитываем? Что свободы им много даем? А своего Вадика в пример ставила – и послушный он у тебя, и дома сидит… И что из твоего воспитания получилось, а?

– Так Роза, вон, своей Соньке тоже много свободы давала… Теперь одна внучку воспитывает…

– Ну, Роза со своей Сонькой – это другой случай… Не показательный…

Роза Федоровна только вздыхала, слушая подруг, и думала о том, что и впрямь ее случай не показательный. Она-то сама находилась будто в промежутке между неудовлетворенной жизнью Лидочкой и счастливой Лизочкой. И помощи ждать неоткуда, и сердиться да жаловаться не на кого. Вроде и есть дочь как потенциальная помощница, и вроде как нет ее совсем… А вместо нее – дорогая внучка Розочка, которую еще растить да растить… А как растить, если годы уходят? На какие деньги обуть-одеть, да чтобы не хуже, чем у других? Нынче ведь модные тряпочки на девчонок недешевы… Вон как они одеваются, совсем соплюшки еще, а глядишь, и дух захватывает! И хорошо еще, что Лизина Маринка некрупная по природе, и все подаренные Маринкой «на бедность» вещички можно как-то на Розочку подкроить… Там шовчик прострочить, там рукавчик обрезать… Никто и не догадается, что с чужого плеча. Да и разве оно чужое, оно ж Маринкино! Она иногда и совсем новые вещи отдает! И вообще, что бы она делала без помощи подруг, ставших практически родными?